Рафаэль Сабатини - КОЛУМБ

Что он сказал, они не поняли, но тон не оставлял сомнений в его намерениях. В довершение всего Колон погладил их по склонённым черноволосым головам, а затем, под сердитым взглядом Мартина Алонсо, свёл в шлюпку и перевёз на «Нинью». Там он накормил индейцев хлебом и мёдом, угостил вином, одарил женщин рубашками и бусами и отправил на берег, чтобы они рассказали всем и вся о щедрости испанцев.

В обратный путь они тронулись в середине января.

Полмесяца шли на северо-восток, возможно, надеясь попасть в полосу восточных ветров, о которых сказал матросам Колон, пытаясь развеять их страхи, вызванные постоянством западного ветра. И действительно обнаружили эту полосу тридцатью восемью градусами севернее. Было ли это случайностью или доказательством его правоты, мы не знаем. Но, поймав попутный ветер, Колон повёл корабли на восток.

К моменту отплытия с Эспаньолы Колон полностью уверовал в то, что достиг Азии. Последние подтверждения он получил от тех, кто плавал с Мартином Алонсо. От индейцев они слышали об острове, называющемся Мартинино, населённом только женщинами, и других островах, на которых жили то ли карибы, то ли канибы, питающиеся человеческим мясом. Марко Поло упоминал об амазонках и людоедах, обитающих на островах у побережья Китая.

Слышал Колон и о других чудесах, не описанных венецианским путешественником. О людях с хвостами, обитающих в самых глухих уголках Эспаньолы. А сирен, выныривающих из воды, чтобы издали посмотреть на корабль, он видел сам. И не было нужды привязывать его к мачте, как Улисса, поскольку песен эти сирены не пели и не отличались красотой, заставляющей матросов прыгать за борт, чтобы погибнуть в их объятиях. Скорее всего Колон видел морских коров, но по наивности и незнанию сделал вывод, что древние просто преувеличивали красоту сирен.

И куда больше радости доставили морякам встречавшиеся в изобилии тунцы, которых ловили, поднимали на борт и ели, поскольку с другими припасами у них было не густо.

В отличие от плавания в Индии обратный путь стал непрерывной битвой с непогодой, и едва ли не ежедневно смотрели они смерти в лицо.

Три самых страшных дня пришлись на середину февраля, когда на них накатился жестокий шторм. Шли они с голыми реями под одним лишь триселем, и каждый миг мог оказаться последним. Волны сотрясали хрупкую «Нинью», и сорок человек, сбившиеся в кучу на шкафуте, то и дело прощались с жизнью. Хотя они безоговорочно верили своему адмиралу, матросы, да и сам Колон чувствовали, что для спасения от буйства природы человеческих сил будет недостаточно. И все они дали обет, если дева Мария сохранит им жизнь, совершить паломничество, босиком, в рубищах, со свечами в руках, в церковь Санта-Клара де Мигэр, около порта Палос, и прослушать благодарственную мессу.

Тревожила Колона и мысль о том, что с его смертью Испания может лишиться плодов открытия Индий. Не забывал он и о маленьком гарнизоне, оставшемся в Ла Навидад. И решил подстраховаться. Несмотря на сильную качку, написал короткий отчёт об экспедиции, завернул его в вощёную бумагу, пакет положил в коробку и залил растопленным воском. Коробку сунул в бочку, забил дно и бросил бочку за борт в надежде, что её вынесет на берег и послание каким-нибудь образом попадёт к правителям Испании, которым адресовался отчёт. В послесловии Колон отметил, что причитающуюся ему награду следует разделить в полном соответствии с завещанием, хранящимся у дон Луиса де Сантанхеля. Пожизненную пенсию, поскольку он первым увидел землю, Колон отписал Беатрис Энрикес.

И со спокойной совестью, так как он сделал всё, что мог, Колон сосредоточил всё внимание на управлении маленькой каравеллой, не теряя надежды выиграть и эту битву с океаном.

Тем же самым занимался на борту «Пинты» Мартин Алонсо. С темнотой, спустившейся вечером четырнадцатого февраля, ветер ещё более усилился, а волны всё яростнее набрасывались на судно. В полумиле от кормы он ещё различал сигнальный фонарь «Ниньи». Видел, как она взлетала на гребень волны, на мгновение замирала, а затем проваливалась в глубокую впадину между валами.

А потом чёрная беззвёздная ночь, пелена дождя и водяных брызг поглотили «Нинью». Мартин Алонсо, держась за спасательный конец, наклонился к стоящему рядом брату и прокричал ему в ухо, чтобы перекрыть рёв урагана: «Боюсь, мы видели „Нинью“ в последний раз».

Младший же Пинсон больше думал не о «Нинье», а о своей душе, готовясь к встрече с создателем.

— Ты думаешь, мы переживём эту ночь?

— Если только чудом, но, клянусь Богом, я не сделал ничего такого, чтобы заслужить его. Но меня более заботит «Нинья» и Висенте. Удивительно, что она до сих пор не рассыпалась на куски. Она и так текла, как решето, а каждый удар волны образует в корпусе всё новые щели. «Нинья» пойдёт ко дну ещё до зари. Господи, помоги Висенте.

— Висенте, конечно, жалко, — кивнул Франсиско. — А сколько на «Нинье» золота, — вздохнул он.

Время, казалось, остановилось, и прошла целая вечность, прежде чем занялся рассвет. «Пинта» осталась на плаву, хотя в трюме её плескалось немало воды. Матросы работали как бешеные, откачивая её, а Пинсоны тревожно оглядывали серо-зелёный океан. Но не видели ничего, кроме череды волн: «Нинья» исчезла.

Мартин Алонсо, смертельно уставший, с налитыми кровью глазами, в насквозь промокшей одежде, повернулся к брату. Всю ночь он не отпускал его от себя, вероятно полагая, что утонуть лучше вместе.

— Я оказался хорошим пророком. Адмирал утонул, взяв с собой нашего Висенте. Упокой, Господи, их души!

— Не могло ли нас раскидать в стороны? — спросил Франсиско.

— Это невозможно, — покачал головой Мартин Алонсо. — Мы шли под одним ветром, с голыми реями. Если бы «Нинья» не пошла ко дну, мы обязательно увидели бы её.

Они посмотрели друг на друга, скорбя о смерти брата, думая о том, что и сами едва избежали этой участи.

«Пинта», пусть маленькая, но сработанная на совесть, сохранила плавучесть, а главное — бизань-мачту. Ветер постепенно стихал, и два дня спустя, когда установилась хорошая погода, Пинсоны начали осознавать, что гибель «Ниньи» принесла им немалую выгоду. И если бы не смерть брата, они могли бы сказать, что выгода эта с лихвой компенсировала их потери.

— Раз «Ниньи» нет, открытие Индий принадлежит нам, — подвёл итог своих рассуждений Франсиско.

— Мне уже приходила такая мысль, — кивнул Мартин Алонсо.

— К счастью, у нас на борту есть пара индейцев, добрый запас золота да и другие свидетельства нашего пребывания в Индиях.

— Доказательств у нас достаточно, — согласился Мартин Алонсо.

К теме этой они не возвращались с полмесяца, пока «Пинта» не бросила якорь в бухте Байоны. Благополучное прибытие в Европу не могло не порадовать их, но болезнь Мартина Алонсо, из-за которой он не выходил из каюты, привела к тому, что они оказались далеко от Палоса. Франсиско менее опытный мореплаватель, увёл каравеллу на запад.