А. Ниман - Питер Мариц — юный бур из Трансвааля

Исполненный гордой радости, ехал на другой день молодой бур на своем верном Скакуне, направляясь к пределам Оранжевой республики. Он мысленно подготовлял себя к ответственной роли, порученной ему правительством Трансвааля. Не доезжая немного Гейдельберга, он завидел впереди небольшой драгунский разъезд. После минутного колебания, свернуть ли в сторону, или прямо продолжать путь, он остановился на последнем: война еще не была объявлена, а уклонение в сторону могло лишь возбудить подозрение уже заметивших его драгун. Поравнявшись с ними, он услышал окрик офицера:

— Послушай-ка, любезный! Ты кто таков?

— Я бур, господин офицер, — с достоинством ответил Питер Мариц.

— Это я вижу. Имя твое как?

— Питер Мариц Бурман.

— Погоди-ка минуточку, — молвил офицер и, порывшись в кармане, вынул какую-то бумагу и стал по ней бегать глазами.

— Так ты и есть Питер Мариц? Очень приятно познакомиться. Джек, возьми-ка его лошадь за повод, да смотри покрепче держи.

— Что это значит? — в негодовании воскликнул бур.

— Ничего больше, как то, что ты арестован.

— На каком основании?

— Об этом, дружок, не беспокойся, основание имеется вполне достаточное. Нам достоверно известно, что буры готовят восстание против законной английской власти и повсюду разослали своих подстрекателей, и ты не последний. Твое имя значится в списке на почетном месте, — иронически добавил офицер. — Кстати, признайся, нет ли при тебе каких-либо прокламаций, призывов к мятежу или чего-нибудь подобного? Предупреждаю, что в таком случае тебе не сдобровать.

Офицер сделал красноречивый жест, как бы изображая выстрел из револьвера.

— Мятежных воззваний, — с ударением произнес Питер Мариц, — у меня не может быть: независимой республике Трансвааль нет нужды подымать мятежи — она ищет лишь своих законных прав.

— Те-те-те! — протянул офицер. — Да ты, как я вижу, парень строптивый. Однако мне некогда с тобой разговаривать. Отвести его к старшему офицеру форта, — распорядился он. И вдруг добавил: — Погоди, почему это мне знакомо твое лицо? Ты не принимал участия в войне с зулусами?

— Да, я состоял при штабе главнокомандующего.

— Вот-вот! Ты, кажется, был переводчиком?

— Да, мингеер... Мне кажется, что и я вас узнаю. Вы участвовали в преследовании и поимке Сетевайо. Я припомнил...

— Ай-ай-ай! — покачал головой офицер. — Ты был на таком хорошем счету, а теперь, как мне известно, путаешься в этих скверных делах, которые затевают ваши глупые мужики... Жаль, очень жаль. Ты был для нас полезен... Очень, очень жаль. Рад был бы не делать тебе неприятностей, но всё же отпустить тебя не могу... Вот вином разве тебя угостить? — сказал он, берясь за флягу на поясе.

— Нет, благодарю, вина я не пью, — возразил Питер Мариц, — а вот если бы вы были так добры...

— Говори, говори, в память твоих прошлых заслуг я готов для тебя что-нибудь сделать.

— Я опасаюсь за свою лошадь, — сказал бур. — Я не знаю, что меня ждет, а без меня, боюсь, лошадь испортят. Если бы вы согласились сдать ее кому-либо из здешних буров с адресом, который я напишу, чтобы коня отправили в Преторию, я был бы вам очень признателен. Да еще вот ружье, очень дорогое для моей семьи как память об отце, которому оно принадлежало.

Просьбой этой Питер Мариц имел в виду две цели: спасти Скакуна и ружье, а главное — косвенным образом осведомить своих, что он арестован.

Офицер призадумался. Потом сказал весело:

— Ладно, согласен, пиши свой адрес. Все вы, буры, на один лад: у вас первым делом — лошадь и ружье. О них вы заботитесь больше, чем о себе.

Питер Мариц быстро написал адрес знакомого бура в Претории, снял ружье, слез с лошади и, потрепав ее любовно по холке, произнес с грустью:

— Прощай, Скакун! Авось еще порыщем с тобою по свету.

Умная лошадь с недоумением глядела на своего владельца, в то время как один из драгун уводил ее на поводу.

— Ну, нечего мешкать, — решительно произнес офицер. — Желаю успеха.

И Питер Мариц, сопровождаемый двумя всадниками, зашагал по дороге в Гейдельберг. Шел он умышленно медленно, то и дело отставая от конвоя. Бежать он не намеревался, понимая, что это невозможно. На уме у него было другое: отделаться от бывших при нем прокламаций.

В одном месте, заметив росшие по дороге кусты, он таки успел зашвырнуть в них сверток, воспользовавшись тем, что раздраженные его медлительностью драгуны несколько опередили его. После этого он, к удовольствию конвойных, то и дело его понукавших, прибавил шагу и вскоре предстал перед старшим офицером форта Гейдельберг. Его обыскали, и, хотя ничего предосудительного не нашли, репутация его как мятежника была прочно установлена, и решено было отправить его наутро в Почефстром к полковнику Винслоу. На ночь его отвели в охраняемую часовым камеру и заперли вместе с еще одним арестованным буром.

Рано утром арестованным надели на руки кандалы. Их посадили с двумя конвойными в телегу и повезли на запад, в Почефстром — прежнюю резиденцию трансваальского правительства. Дорога продолжалась три дня, и все время Питер Мариц помышлял о побеге, но случая не представлялось: конвойные были чрезвычайно бдительны; вооруженные буры, с которыми мечтал встретиться Питер Мариц, ни разу не попались на дороге. Он был грустен, сравнивая нынешнее свое положение с тем, когда он, полный гордости и счастья, выехал исполнять важное поручение президента... Какая резкая перемена произошла в его судьбе! Единственным утешением были для него беседы с товарищем по несчастью, сидевшим рядом в телеге.

В Почефстроме Питера Марица тотчас же привели к коменданту, полковнику Винслоу. Он казался раздраженным, да и все кругом него, как и все встречные в городе, находились в заметном волнении: чувствовалась близость серьезных событий.

— Вы бурский агитатор! — с места в карьер накинулся на молодого бура полковник. — По поручению вашего самозванного правительства вы разъезжали по общинам и подбивали их к мятежу против правительства ее величества...

— Извините, господин полковник! — в свою очередь вспылил Питер Мариц. — Я не знаю никакого самозванного правительства, а знаю законного президента республики господина Крюгера...

— Президента! — с возмущением прервал его комендант. — Никаких президентов в Трансваале нет и не будет, и ваше заявление — открытый мятеж. Есть трансваальский губернатор сэр Роберт Ланьон, резиденция которого в Претории. И есть генерал-губернатор африканских колоний, резиденция которого в Капштадте. И есть королева в Лондоне. И только. Слышите вы? И только! А вы и подобные вам — бунтовщики, подлежащие расстрелу. Если вы не раскаетесь чистосердечно и не откроете всех приготовлений самозванного вашего правительства к восстанию, я прикажу вас расстрелять.