Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш

– Это не нарушит порядок престолонаследия, – покачал головой Роберт. – Кроме того, эта племянница сама по себе ничего не значит – у лорда Эдмунда Бьюфорта были и родные сыновья.

– Маргарита пытается сплотить роялистскую партию, – вмешалась Элеонора. – Король всегда слишком уж снисходительно относился к своим незаконнорожденным братьям и сестрам. Когда поощряют падение нравов – это обычно кончается скверно.

– Это могло бы быть правдой, – отозвался Томас, – но боюсь, матушка, что опыт свидетельствует об обратном.

– А что там вообще сейчас происходит, Томас? – спросил Роберт, чтобы не дать матери и сыну заспорить. – Ты все-таки ближе к столице, чем мы здесь.

– Ничего хорошего, – ответил тот. – Настроения качаются то в одну, то в другую сторону. Мы все уже думали, что с королевой покончено, когда она организовала этот французский набег на Сандвич, – но она опять вышла сухой из воды, сделав козлом отпущения Экзстера и одновременно всячески выставляя напоказ свою дружбу с милордом Уорвиком и герцогом Йоркским. Король заставил их всех пожать друг другу руки и вместе отправиться к мессе, когда в январе в последний раз собирался Тайный Совет...

– Мы слышали об этом, – перебил сына Роберт.

– Мы еще слышали, – добавил Эдуард, – что они прошли по улицам процессией, по двое, во главе с королевой и лордом Ричардом, которые шагали рука об руку.

– Именно так, – кивнул Томас. – Но никто не поверил в это примирение, может быть, за исключением короля. Народ любит Генриха, вы же знаете. Что бы ни случилось, во всем винят королеву.

– Мерзкая волчица! – взорвалась Элеонора, не в силах больше сдерживать свой гнев.

Томас улыбнулся и потрепал мать по руке.

– В вас самой тоже есть что-то от дикого зверя, не так ли, матушка? Я многое бы дал, чтобы свести вас с Маргаритой в укромном уголке и без охраны. Могу поспорить, что вы выдрали бы королеве все волосы.

– Замолчи, мальчик, не забивай детям головы всякими глупостями, – рассмеялась Элеонора.

– Никто в этом доме не любит королеву, – тихо произнес Роберт.

– А её вообще никто не любит, кроме её фаворитов, – отозвался Томас. – Она думала снискать симпатии своих подданных, назначив милорда Уорвика командующим всеми силами в Проливе, и он совершил там много славных дел, но восхваляют-то его, а не её. Народ ненавидит Маргариту. И она по уши в долгах – достаточно сказать, что её прислуга по два года не получает жалованья, а ведь королева должна еще тысячи по дворцовым займам. Если бы не любовь народа к королю, его супруга, подозреваю, лишилась бы даже поставщиков съестного.

Роберт кивнул.

– Я что-то слышал об этом. И гарнизон Кале сидит без денег. Там было очень неспокойно, когда я в последний раз приезжал туда, на ежегодное собрание оптовиков. Шли даже разговоры о том, что если солдатам не заплатят, то лучше уж всем нам скинуться и самим выдать им жалованье, а то недолго и до бунта.

– Но почему бездействует лорд Ричард? – подал голос Гарри. – В народе его так любят. Почему он не соберет армию и... и...

– И что? – спросил Томас. – Возьмет короля в плен? Он не может свергнуть королеву, не сбросив прежде короля.

– А я вот что думаю, – опять вмешалась Элеонора. – Надо силой снова навязать им власть лорда-протектора.

Томас покачал головой.

– По-моему, конец может быть один —„или все, или ничего. Но беда в том, что герцог Йоркский слишком благороден. Он поклялся королю в верности, присягнул ему как солдат и не нарушит своего слова. Разумеется, Маргарита рано или поздно вынудит Ричарда выступить против неё – и короля, но боюсь, если герцог и дальше будет медлить, то она победит – и убьет его.

Роберт переводил взгляд с одного своего сына на другого и думал: как странно, что все они так горячо поддерживают герцога. Лорд Эдмунд, казалось, был уже не только похоронен, но и забыт. Вот сидит Томас, обеспокоенный политическими интригами, в которые втянут Ричард, вот Гарри, только и ждущий случая ринуться с мечом на врагов герцога. Даже тихий Эдуард одобрительно кивает, словно и он тоже возьмется за оружие, если лорд Ричард поведет своих сторонников в бой. Только маленький Джон, пристроившийся в самом дальнем конце стола рядом с Изабеллой, оставался совершенно безучастным. Он, как всегда, пребывал в своем собственном мире, мире грез, где чувствовал себя гораздо лучше, чем в реальной жизни. Порой Роберт задумывался, не подастся ли Джон, повзрослев, в священники или монахи.

А рядом с мальчиком застыла Изабелла, почти не замечавшая своего младшего брата Томаса, впервые за последние четыре года посетившего отчий дом; она тоже не обращала ни малейшего внимания на беседу и тоже жила в другом мире. В этом мире было только два обитателя. Роберт всегда с нежностью относился к этой своей самой своенравной дочери, но сейчас всерьез тревожился, что к ней никогда полностью не вернется разум и что в конце концов лучшим местом для неё и правда окажется монастырь. Голова её была полна темных, мрачных фантазий. Изабелла до сих пор едва разговаривала с матерью, все еще веря, что именно Элеонора в то злосчастное утро убила Люка Каннинга. Хорошо хоть, что Изабелла теперь не утверждала этого в открытую... И правильно ли они делали, стараясь выдать полубезумную Изабеллу замуж?

Тем временем за верхним столом все почему-то сразу замолчали, и Роберт почувствовал, что ему пора вмешаться.

– Хорошо, ну а теперь хватит говорить о грустном. Сегодня мы должны веселиться. Давайте не будем забывать, что все мы собрались здесь, чтобы отпраздновать свадьбу нашего дорогого сына Эдуарда и нашей милой дочери Сесили. Так будем же радоваться! – воскликнул Роберт, улыбнувшись своему старшему сыну и получив в ответ застенчивую улыбку хорошенькой Сесили.

Томас тут же понял намек и подхватил:

– Ну конечно же, пожелаем молодым долгих лет жизни! И вообще, что касается меня, то я намерен как следует повеселиться, пока буду дома. Ведь в колледже нас держат в ежовых рукавицах! Мы едва осмеливаемся чихнуть, не испросив на то позволения.

– И очень хорошо, – с притворной суровостью заявила Элеонора. – Хотя, по-моему, ты вернулся домой даже еще более своенравным, чем уезжал, несмотря на все те строгости, о которых тут нам рассказываешь.

– Это тебе только кажется, матушка! Мой наставник в Кембридже так же строг, как и наш достопочтенный мистер Дженни. Джон, он что, все еще велит вам во время уроков говорить только на латыни? С нами он поступал когда-то именно так!

– А в колледже вам приходится говорить на латыни? – спросил Гарри.

– Больше, чем священникам, – ответил Томас, подмигивая брату. – Кем, впрочем, мой наставник больше всего и хочет всех нас видеть.