Геннадий Андреев - Белый Бурхан

Феофил выронил плеть и первым поднял руки.

Неподалеку грохнул выстрел, влепив в ствол дерева, мимо которого проезжал Дельмек, горячую свинцовую звезду. Он взглянул в сторону, откуда раздался выстрел, увидел, как из-за соседнего березового комля в него целился бородатый человек, пытаясь взять на мушку, не прищурив левого голубого глаза. Удивившись неумелости стрелка, Дельмек потянулся рукой к ружейному ремню, но кто-то из едущих сзади опередил его, и бородач, выронив ружье, опрокинулся на спину.

— Не палите, православные! — завопил кто-то в кустах. — Они тож с ружьями!

Дельмек спешился, подошел к убитому и сразу узнал его: Винтяй Лапердин. Пуля попала ему в тот самый глаз, который он побоялся прищурить, когда целился.

«Потому и не попал в меня с трех шагов! — подумал Дельмек, поднимая с травы хорошую двустволку убитого. — Разве можно попасть, когда неправильно целишься?»

Переломив ружье, он поймал краем глаза золотое донышко второго жакановского патрона, по которому так и не успел ударить боек курка. Разрядив ружье в воздух, Дельмек предложил:

— Выходи кто есть! Убивать никого не будем. Ему никто не ответил. Дельмек шагнул в кусты, едва не споткнувшись о лежащего человека. Шевельнув его носком сапога, Дельмек вздохнул, будто нашел не то, что искал:

— Вставай. Я не медведь, меня не обманешь, если притворишься мертвым! Мертвым я и сам могу тебя сделать.

Человек шевельнулся, сел, испуганно перекрестился:

— Ктитор я! На охоту был зван купцом, не на разбой! Кабы знатье, ни в жисть бы, тово! Что я, нехристь поганая?

Дельмек усмехнулся. Можно легко представить, как бы они, эти охотники, загалдели, упади на тропу с простреленной башкой не их главарь и заводила, а кто-нибудь из безоружных путников, идущих в долину Теренг, чтобы только послушать Белого Бурхана и узнать у него, как жить правильно и справедливо! Волчьей стаей бы бросились за нежданной и негаданной добычей, если бы даже кроме старой драной шубы ничего и не нашли у своей жертвы!

— Кто еще был с вами?

— Два работника купца.

— А братья Винтяя где?

— Должно, ушли на Кырлык… «Не успели мы! — Дельмек огорченно мотнул головой. — Если их не остановить, много беды будет!..»

Серапион с грустью подсчитывал потери. А все Феофил! Чуть ли не с голыми руками бросился на штыки, хотя первым и поднял руки. Парни же оказались серьезными воинами: кого тут же, на плато, прикололи штыками, кого выстрелами сбросили вниз, остальных повязали, допросили со всей строгостью и — по двое в разные стороны… Кого к перевалу увели, кого вниз — к Кырлыку отправили, а их вот-по обходной тропе к Ябогану… Зачем? А кто их поймет, каменных молчунов? Может, в подходящую пропасть спустят, может, к дороге какой выведут; может, сейчас, через шаг, по пуле в затылок…

Федор непрерывно скулил, обвиняя старших братьев и отца в затеянной ими кровавой игре, за которую одни уже поплатились, а другие вот-вот поплатятся!

— Да не скули ты! — не выдержал Серапион. — Без твоего скулежу тошно! Этих не разжалобишь!

— Ага, тошно! А где ваши недавние хиханьки да хаханьки? Перебьем ту орду, как вошей передавим!.. Выкусили? Пропадай, вота, из-за вас, дурней!..

— Не шел бы с нами! Кто тебя за ноздри тянул?

— Попробуй, не пойди я или Яшка! Живьем сожрали бы потом!

За их спинами клацнули затворы винтовок, и братья замолчали.

Все круче тропа, уходящая вниз. Слева — скалы, справа — пропасть. Выбирать не из чего — можешь сейчас бросаться туда, вниз, башкой на камни, а можешь и подождать, когда тебе влепят пулю в спину… Одно ясно: жи-выми их теперь не выпустят и законным властям не передадут. У этих калмыков теперь своя власть встала, где к каждому слову бурхан лепится!

Серапион заскользил на камнях, остановился. Дальше шла сплошная осыпь, она просто скатит в реку, из которой со связанными руками не выплывешь, если даже и не разобьешься. Остановился и Федор, снова захныкал:

— Кончали бы здесь! Чего душу рвут?

А Серапиона беспокоили только связанные руки. Погибель придет крестным знамением осенить себя не сможешь, так и помрешь собакой, не знающей господа!.. Затворы уже не клацали за спиной. Значит, целятся; значит, скоро будут и долгожданные пули… Но текло время, а выстрелов не было. Ждут, что братья сами покатятся в реку на корм рыбам?

— Стреляйте, нехристи! Чего тянете? — не выдержал Серапион. — Господь нас и таких примет, великомучеников?..

Ответа не было. Ни пулей, ни словом. Серапион медленно вывернул голову — тропа позади их была пуста. Попугали, поклацали затворами и ушли… Ушли!

— Бросили нас! Однех оставили, братка! Бешеная надежда на чудесное спасенье вспыхнула в глазах Федора, опалив его с ног до головы. Он стремительно обернулся, но камень, в который упиралась нога, сорвался, уронив его на спину. Федор медленно пополз, а потом все быстрее и быстрее заскользил вниз, к реке.

— Держись! — в голосе Серапиона был ужас. — Хоть зубами за куст, а держись, братка! Уйдем от их, только держись!..

Но кусты могли быть только в самом низу, на границе обрыва. И все-таки Федор сопротивлялся, подгибал ноги, пытался развернуться боком, перевернуться на живот. Но крупные камни уже ушли в реку, а сыпучая мелочь не давала никакой опоры.

Серапион взвыл по-волчьи и начал торопливо подниматься вверх, на твердую часть тропы, боясь сорваться следом за младшим братом, хотя теперь ему ничто не угрожало. Он уже не видел Федора — только бесконечная каменная лавина текла вниз, где лениво дремали под солнцем кедры, чудом уцепившиеся корнями в полуразрушенную скалу, а сквозь их темные ветви тускло поблескивала узкая, как вязальная спица, искра реки…

— Прости его, господи! — зарыдал в голос Серапион, прислонившись к горячей серой скале, уходящей прямо вверх в бездонное синее небо. — Нет на нем, на сердешном, крови, и нет на нем, на горемышном вины!

Но никто не слышал и не мог услышать его заклинаний.

Людей в долине было уже много. Они сидели группами у костров; бесцельно слонялись по долине, ища знакомых и просто собеседников; отирались у скал и воды, падающей сверху, не сводя завороженных взоров со скального козырька, где счастливчикам еще совсем недавно повезло увидеть самого хана Ойрота и услышать его голос. Теперь они надеялись одними из первых увидеть и услышать своего нового бога — Ак-Бурхана…

Яшканчи дома не оказалось. В юрте были только его жена с младшим сынишкой. Дельмек спросил у Адымаш об Адучи и услышал, что старик умер следом за старшим сыном Яшканчи Шонкором. Дельмек скорбно поник головой, присел у огня. Адымаш протянула ему пиалу с чаем, но он ее даже не заметил.

Присмотревшись к гостю, Адымаш жестом подозвала к себе Кайонока, что-то шепотом спросила у него.