Геннадий Андреев - Белый Бурхан

Замолк кайчи. Рокотнув торжественно и грозно в последний раз, успокоились струны топшура…

Доможак поднял голову к небу. Где-то там, среди этих ярких звезд, сияют и бессмертные сердца песенных героев. Но разве разглядишь их, разве окликнешь слабым человеческим голосом, попросив о помощи?

— Твой огонь плохо горит, жена.

Сорул молча встала и исчезла во тьме.

Доможак знал, что утром певец уходил через Туву в Монголию или в Китай, на Убсу-Нур. И зачем уходил, тоже знал: свои боги и русский бог не дали ему счастья, и Чочуш решил поискать его в той стране, откуда скакали горящей степью кони, неся всадников смерти. Если они были так сильны, то какими же могущественными и непобедимыми должны были быть их бессмертные боги!

Чочуш, гость Доможака, плотно сел в седло на заре, а когда из-за края степи вынырнула расплавленная скобка солнца, он был уже далеко от гостеприимной юрты. Добравшись до реки, развернул коня, подставив солнцу левое ухо, и двинулся к белым горам, встающим на горизонте. Но это были чужие горы, а до чужих гор дорога всегда длиннее и опаснее, чем до тех, в которых вырос, стал мужчиной, познал все необходимое, что суждено познать человеку, если он не потерял стыд и не выбросил, как ненужную вещь, свою бунтующую совесть.

Копыта коня выбивали желтую пыль из ковыльной степи, и та висела за всадником, Как бесконечный хвост, не спеша улечься на свое привычное ложе. Ни ветерка — только палящее солнце. И далекие горы в этом мареве качались, как живые, казались грядой облаков, колеблемой ветром, наполненной дождем и прохладой К такому виду гор Чочуш не привык. Его горы всегда были незыблемы И походили они только на горы и ни на что больше!

Старый Коткен, уходя домой, в землю, слово взял у него непременно пробраться на восток и принести оттуда чистый свет разума и воли. Чочуш пообещал, даже не уяснив толком, чего же от него хотел старый мудрец. Лишь потом понял, что Коткен всю свою долгую и трудную жизнь искал этот свет и эту силу, но так и остался при дымном очаге выплевывать остатки своих внутренностей. А ведь он верил всегда, что стоит лишь отыскать счастливый перевал, за которым скрывается долина радости, и все будут жить в довольстве, сытости и мире Не нашел сам и передал этот завет мальчишке, которому даже с именем и то не повезло. [29] Имя переводится как «Испуганный». (Примечания автора.)

В счастливую долину верили и русские бородачи, живущие в душных деревянных домах и прячущие огонь очага в каменные сундуки. Только свою долину они называли другим именем — Беловодией. [30] Беловодье — легендарная страна всеобщего счастья и процветания. Концепция Б. получила распространение в старообрядческой среде вначале как своеобразное социально-утопическое учение, как реакция на тяжелое социальное положение и религиозные преследования. Со временем Б. начинает осмысливаться как реальность, появляются его искатели, составляются карты маршрутов поиска и т. п. А Коткен перед смертью, когда его душили духи-кермесы, шептал другое имя своей мечты — Шамбала… [31] Шамбала — в индуизме и буддизме тантрического толка (позднее в ламаизме) мифическая страна, хранительница истинного учения, тайны. Шамбала связывалась с эсхатологическими мотивами, с последней войной, которая уничтожит всех «еретиков и безбожников». Войну поведет владыка Шамбалы Ригден-Джапо. Образ последнего все более увязывался с приходом «нового Будды-спасителя» — Майтрейи. Иногда Ш. понимается как философская категория высшей нравственности, достижение которой (как и мифической страны) связано со множеством трудностей. Именно этот аспект шамбалистских легенд привлек Н. К. Рериха, использовавшего их в своих живописных аллегориях и мировоззренческих концепциях. Автор романа следует Н. К. Рериху, буквализируя и «овеществляя» его абстракции. Оживление шамбалистских настроений в Тибете в конце XIX в. связано, как говорилось, с упадком Тибета и с помыслами таши-ламы о его возрождении. При этом большое внимание уделялось той части пророчеств, где речь идет об уходе Будды из Индии на Север, т. е. ожидание торжества буддизма связывалось с Севером (отсюда — Северная Шамбала). Среди ламаистов Российской империи упорно держатся слухи о разгадке пророчеств, о том, что Северная Шамбала и есть Россия, а ее император — воитель истинного учения.

Имена-то, может быть, у той долины разные были, но ведь она — одна! А если та счастливая долина одна, то хватит ли в ней места всем сирым и обездоленным? И другое что-то бормотал Коткен. Он много кочевал, много видел, много думал. Да и не похож был на других стариков кайчи не кайчи, кам не кам, а что-то между ними Злые языки говорили, что и не теленгит он вовсе, а дальний гость из мест неведомых — ни родни, ни друзей у него не было. Да и песни он пел другие. И сказки рассказывал, не похожие на сказки гор. Даже злого Эрлика называл почтительным длинным именем Номосуцесова Чочуш остановил коня, козырьком приложил ладонь к глазам серебряное поле степи разрезал длинный зеленый язык, посреди которого стояла рыжая юрта и над нею клубился дымок. Всадник удивленно прицокнул языком — такого подарка он не ожидал: Доможак сказал, что его костер в этой степи горит последним. И зная, как тяжел путь от леса через сухую степь, загрузил торока на седле гостя едой и питьем на пять дней пути. И ружье дал, заплатив им за топшур и песни:

— Когда съешь и выпьешь все, тебя ружье кормить будет.

В степи, как и в горах, нет врагов. И, запрятав косичку под шапку, Чочуш повернул коня к одинокой юрте. Первыми его заметили собаки и подняли истошный лай, но лишь приблизился к жилью, успокоились, завиляв хвостами: тот, кто спешился и с протянутой для приветствия рукой поспешил к хозяину, не может быть, по их понятию, чужим человеком.

— Драствуй! — приветствовал гостя по-русски хозяин.

— Драстуй, — отозвался Чочуш. — Прости маленько… Больше русских слов Чочуш не знал. Не знал их, похоже, и хозяин юрты. Гость принял из рук хозяйки пиалу с кумысом, только что налитым из тажуура, [32] Тажуур — кожаный сосуд оригинальной формы, вроде плоской бутыли с пробкой, распространенный у скотоводческого населения Южной Сибири. Т. нередко украшались сложными символическими орнаментами. Наиболее часто встречались у тубаларов и теленгитов, реже у алтай-кижи. благодарно кивнул.

— Абаканец? Минусинец? — спросил хозяин неуверенно.

— Теленгит. Чочуш.

У хозяина удивленно сломалась бровь, но он тут же широко улыбнулся и жестом пригласил в юрту, представился:

— Урянхай. Хертек. — Ткнул рукой в сторону жены, копошащейся у очага, Савык. Какой длины твоя дорога?

Вопрос Чочуш понял, но с ответом задержался, отмахнувшись рукой в сторону входа. Хертек повеселел, что-то быстро сказал жене. Та достала из-за хозяйственной перегородки пыльную бутылку, протянула мужу. Хертек скусил пробку, разлил содержимое по чашкам, поднял первым: