Джеймс Клавелл - Тай-Пэн

Его лорка была уже далеко. Брок вышел на стремнину, набирая скорость. Его паруса наполнились попутным бризом. Горт отдавал распоряжения на полуюте, и до Струана доносились обрывки его ругательств. Брок стоял у левого фальшборта и вглядывался куда-то вниз по течению. Варгаш только что закончил проверять, все ли клерки на месте, и теперь возвращался назад.

Струан выскочил из столовой и быстро взбежал по лестнице наверх. С лестничной площадки он видел, как Варгаш вошел в холл фактории, проверил напоследок, все ли в порядке, и вышел. Струан услышал, как в замке повернулся ключ. Облегченно вздохнув, он по узкой лесенке поднялся на чердак. Здесь, пробравшись через груду старых ящиков, он стал осторожно продвигаться к фасаду здания.

– Хэллоу, Тай-Пэн, – раздался голос Мэй-мэй. Она была в своих лоснящихся от грязи штанах танка и стеганой куртке; правда, на этот раз она решила не пачкать лицо. Девушка сидела на коленях на толстой подстилке позади каких-то ящиков. А Гип поднялась и поклонилась ему, потом снова села на корточки рядом с небольшим узелком одежды и кухонной утвари. Мэй-мэй жестом показала на другую подстилку напротив нее и на доску для трик-трака с расставленными фишками. – Мы играем по тем же ставкам, хейа?

– Подожди минутку, девочка.

На чердаке было два слуховых окна: одно в крыше и еще одно в передней стене. Отсюда Струан мог наблюдать за всей площадью, не боясь быть замеченным. Внизу торговцы все еще суетились, переругиваясь, меняя что-то в последний момент.

– Ты заметила меня?

– О да, очень, – ответила Мэй-мэй. – Но мы смотрели сверху. Может быть, внизу никто и не видел. Зачем Брок ударил своего сына, хейа?

– Я и не знал, что он это сделал.

– Ударил. Два раза. Зачем такие удары? Мы смеялись, пока чуть-чуть не задохнулись. Сын едва не ударил его в ответ. Надеюсь, они подерутся – убьют друг друга – тогда и денег возвращать не надо. Я по-прежнему думаю, что ты фантастический сумасшедший, что не заплатил пирату, который убьет его. Это так просто. – Она было села на подстилку, но тут же, чертыхнувшись, вернулась на колени.

– В чем дело?

– Попа. Она все еще болеет.

– «Она все еще болит».

– Нет болеет. Это я в шутку. Ай-йа, на этот раз я разобью тебя в пухи и прахи и верну все мои деньги. – С невинным видом она добавила: – Сколько я тебе должна? Четырнадцать тысяч?

– У тебя очень хорошая память. – Он опустился на подстилку и взял стаканчик с костями. – Четыре игры. Потом спать. У нас впереди долгая ночь. – Он бросил кости, и у нее вырвалось проклятие:

– Вот это йосс! Две шестерки, две шестерки, чума на две шестерки! – Потом бросила кости она, и у нее выпало столько же. Мэй-мэй с треском поставила стаканчик на пол и торжествующе вскрикнула: – Милые, добрые, чудесные две шестерочки!

– Не так громко, или мы прекратим игру.

– Нам нечего бояться, Тай-Пэн. Бросай. Мой йосс сегодня просто огромный.

– Будем надеяться, что это так. И что ею хватит на завтра!

– Эй-йа, завтра, Тай-Пэн! Сегодня. Только сегодня и имеет значение. – Она бросила снова, опять выпали две шестерки. – Ах вы, мои милые, мои чудные косточки, я вас обожаю – Она нахмурилась. – Что такое значит «обожаю»?

– «Люблю».

– А «люблю»?

Струан прищурился и погрозил ей пальцем.

– Тебе не удастся снова втянуть меня в этот разговор.

Однажды он попробовал объяснить ей, что такое любовь. Но в китайском языке не нашлось слова для обозначения того, что вкладывают в это понятие европейцы.

Большие часы внизу начали отбивать одиннадцать. Струан устало пошевелился на своем посту у окна в стене. Мэй-мэй спала, свернувшись калачиком, рядом с ней А Гип бесформенной грудой привалилась к покрытому белесой плесенью ящику. Несколько часов назад он ненадолго заснул, но сны его были тревожны, фантастические видения перемешивались в них с реальностью. Он видел себя на борту «Китайского Облака» придавленным целой горой серебряных слитков. В каюту вошел Дзин-куа и освободил его из-под серебряной груды, а потом забрал все себе в обмен на гроб и двадцать золотых гиней. А в следующий миг он уже был не на корабле, а на берегу – в Большом Доме на круглом холме. Винифред принесла ему три вареных яйца, и он начал завтракать, как вдруг голос Мэй-мэй спросил из-за спины: «Кровь Христова, как ты можешь пожирать неродившихся детей курицы?». Обернувшись, он увидел ее – нагую и до боли прекрасную. Винифред спросила: «А мама была такой же красивой без одежды?», и он ответил: «Да, только по-другому», и тут внезапно проснулся.

Мысли о семье, пришедшие вместе со сном, опечалили его. Нужно будет в скором времени съездить домой, подумал он. Ведь я даже не знаю, где они похоронены.

Он потянулся и стал наблюдать за движением на реке и размышлять о Роланде и Мэй-мэй. Какие они все-таки разные, даже очень – вернее, были разные. Я равно любил их обеих. Роланде бы очень понравился Лондон, красивый столичный дом, поездки на воды в Брайтон или Бат летом. Она идеально справлялась бы с ролью хозяйки на всех званых ужинах и балах. Но теперь... Теперь я один.

Возьму ли я Мэй-мэй с собой, когда решу вернуться в Англию? Может быть. В качестве Тай-тай? Исключено. Потому что это закроет передо мной двери тех, кого я должен буду использовать.

Он отвлекся от этих мыслей и сосредоточил все внимание на площади. Она была пуста. «Знаменосцы» ушли с наступлением сумерек. Теперь всю ее заливал тусклый лунный свет. Струан смотрел на нее поверх посеребренных луною крон деревьев, и ему казалось, что в этой пустоте притаилось что-то зловещее и жестокое.

У него слипались глаза. Ты не можешь заснуть сейчас, постоянно твердил он себе. Да, но я так устал.

Он поднялся на ноги, потянулся и снова устроился у окошка. Часы пробили четверть, потом половину, и он решил про себя, что еще через четверть часа разбудит Мэй-мэй и А Гип. Спешить пока некуда, говорил Струану его внутренний голос. Он не позволял себе думать о том, что случится, если лорка не появится. Его пальцы нащупали в кармане четыре половинки монет, и мысли его в который раз вернулись к разговору с Дзин-куа. Какие услуги и когда?

Теперь он отчасти понимал, что руководило старым китайцем. Это понимание пришло к нему сегодня утром, когда он увидел Ти-сена в цепях. Стало ясно, что дело кончится новой войной. Британия, конечно же, выиграет ее, и торговля, конечно же, возобновится. Но уже ни в коем случае не по Восьми Правилам. Следовательно, Ко-хонг лишится своей монополии, и отныне каждый будет сам за себя. Отсюда и условие Дзин-куа торговать только с ним в течение следующих тридцати лет: старик просто укреплял свои деловые связи на три десятилетия вперед. Это характерно для китайцев, подумал Струан: беспокоиться не о сиюминутной выгоде, а об устойчивом доходе на долгие годы.