Михаил Гус - Дуэль в Кабуле

Эшли уехал, а через несколько дней стало известно, что Деев снаряжает в Бухару большой караван.

Абдул Керим был значительно умнее и хитрее, нежели предполагали мистер Джеймсон и его сотрудники. Хаким-бек, кушбеги Бухары, избрал Абдул Керима для очень тонкой и деликатной миссии: разузнать, что же намерены делать русские? Пойдут ли войной против Хивы? Постройка крепости на Каспии предвещала близость такого похода…

А если русские двинутся на Хиву, как отнесутся к тому англичане? Как быть самой Бухаре, к которой с севера тянутся русские, а с юга Англия?

А тут еще с юга, из-за Оксуса, явился в Бухару некий Абдул Самед-хан — он бежал из Кабула от гнева Дост Мухаммеда. Не распространяясь о причине размолвки с кабульским владетелем, прибывший похвалялся, что он хорошо знаком с европейским военным искусством. Кушбеги рекомендовал Абдул Самед-хана эмиру, который и назначил его главнокомандующим своей армии. В оплату за услугу афганец начал плести интриги против кушбеги, обвиняя его в тайных сношениях с Англией. А кушбеги подозревал, что с англичанами связан сам Абдул Самед (не зря же он бежал из Кабула!) — и тогда-то и решил послать в Оренбург Абдул Керима.

Обещав Джеймсону быть ему верным слугой и подальше припрятав полученные золотые, Абдул Керим отправился на Меновой двор и принялся шататься по базару, где и был замечен людьми из Пограничной комиссии. Когда его задержали, он представился как родственник бухарского эмира и сказал, что прибыл по торговым делам.

Генсу уже было известно, что бухарец успел посетить «святых пастырей» в Евангелической миссии. Но он, конечно, не стал об этом говорить, продолжал любезно расспрашивать о здоровье эмира, кушбеги, о самочувствии самого гостя, о том, удачно ли прошло его путешествие…

Беседа протекала чинно, и чашка чая за чашкой осушалась хозяином и гостем…

— Что же ему все-таки нужно? — думал Генс. Абдул Керим, ставя пустую чашку на блюдечко, с невинным видом, как бы невзначай спросил:

— Я видел, возводится новая оборонительная линия впереди реки Урал — она дойдет до самого Кизил-Таша?

Генс, наконец, «открыл дверь понимания» мыслей своего собеседника.

— Добрый хозяин всегда ставит забор, чтобы волк не похищал овец, — сказал председатель Пограничной комиссии.

— Хоп якши, — промолвил Абдул Керим, поглаживая бороду. — На базарах от Коканда до Ургенча, от Ташкента до Балха толкуют: скоро-скоро русские сарбазы выйдут из новой крепости и пойдут на Хиву.

— Наш великий государь, да продлит господь его дни, справедлив и терпелив. Но бесчинства хана Аллакули переполняют чашу терпения. Хивинцы грабят бухарские караваны…

Абдул Керим горестно вздохнул:

— В прошлом году эти степные разбойники разграбили караван, где были и мои верблюды.

— Ваши убытки, почтенный Абдул Керим, отзываются больно в нашем сердце. Волк труслив: он нападает, когда жертва беззащитна… Наш великий государь, да ниспошлет господь ему долгие годы, пришел на помощь султану, когда нечестивый паша египетский поднял руку на своего падишаха. Защиту всегда найдет тот, кто в ней нуждается.

Долго еще текла беседа, в недомолвках, намеках, в изощрениях восточного лукавства. Генсу было понятно, что Абдул Керим прислан разведать, будет ли поход на Хиву. Абдул Керим сделал свой вывод: русские не намерены без конца терпеть хивинские бесчинства.

Генс показал бухарцу книгу Бернса:

— Вот это написал про священный город, крепость ислама и веры, тот. инглиз, который был у вас три года назад.

Абдул Керим сказал, что об этой книге в Бухаре ничего не знают, и эмир, да будет им доволен бог, разгневается: он запретил инглизу пользоваться бумагой и чернилами, чтобы нечестивый ференджи не мог ничего записать о Бухаре, но неверная собака обманула.

— Инглиз подсчитал, — сказал Генс, — сколько у эмира солдат и пушек, и сколько он получает дохода, и сколько людей в Бухаре.

Абдул Керим пришел в ужас.

— Проклятый соглядатай, да разроют псы могилу его отца!

— Так значит, инглиз Джеймсон ничего не сказал про эту книгу? — быстро спросил Генс.

И Абдул попался в ловушку.

— Ничего! — вырвалось у него раньше, чем он сообразил, что выдал тайну своего визита в Евангелическую миссию…

— Вот так всегда поступают коварные инглизы, — сказал Генс, делая вид, что не замечает смущения бухарца.

Абдул Керим поспешил уклониться от дальнейшей беседы…

Перовский думал о Виткевиче, можно ли ему поручить поездку в Бухару? Не заговорит ли в нем поляк сильнее, чем русский офицер?

Совсем недавно, принимая депутацию городского управления Варшавы, царь не дал ей говорить и потребовал, чтобы поляки перестали мечтать о независимой Польше. А если они будут упорствовать, то, сказал Николай, «по моему повелению здесь воздвигнута цитадель, и я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город, я разрушу Варшаву и уж, конечно, не я отстрою ее снова…»

Речь эта наделала много шума в Европе; журналы и газеты, сочувствовавшие полякам, обрушились на царя. Захочет ли поляк служить власти, которая так поступает с Польшей?

Перовский, человек благородной натуры, истинно просвещенный, понимал душевные переживания Виткевича.

— Здесь— река Урал, там — река Инд. Мы идем навстречу друг другу, — вслух размышлял Перовский, стоя у большой стенной карты Азии. — Армяне, грузины, татары, башкиры, киргизы не жалуются на власть России — наоборот, мы уберегли Армению и Грузию от гибели, неминуемой под властью шахов и султанов. Мы не вмешиваемся во внутренний быт киргизов. Не то — просвещенные мореплаватели!

Он приказал позвать Виткевича.

— Его величество всемилостивейше повелел мне, — так начал Перовский, — неукоснительно заниматься соображениями о наилучших способах покорения Хивинского ханства. Вам известна сия величайшая резолюция. Виткевич наклонил голову…

— Сиятельный эмирский кузен заявился к нам неспроста. Полковник Генс доложил мне, что Абдул сей прислан разведать, каковы наши планы, будет ли поход на Хиву. Бухарский правитель, а также кушбеги его гадают и взвешивают: к кому пристать, чью сторону держать. Наши островные друзья, разумеется, подзуживают против нас. Бернс и Вольф зря времени в Бухаре не теряли.

— Когда Абдул Керим услышал о книге Бернса, ваше превосходительство, он испугался и сказал: «Попадись к нам еще эта собака, эмир прикажет бросить его под мельничный жернов, перемолоть его кости на муку, а из муки и мяса сделать пельмени, а пельмени отошлют его матери — на базаре торговать».