Михаил Гус - Дуэль в Кабуле

Перовский расхохотался:

— Если бы Бернс знал! А книга его примечательна: ни следа расположения к народам, о коих речь идет, они интересуют нашего путешественника только как материалы для извлечения прибыли. Такую книгу хорошо бы перевести на язык турецкий и пустить туда, где побывал Бернс!

— И еще из книги можно усмотреть, ваше превосходительство, что Бернсу не удалось склонить эмира и кушбеги на английскую сторону.

— Вот потому-то и пожаловал к нам Абдул Керим… Отец нынешнего эмира воевал с Хивой, сынок его тоже непрочь поживиться на счет соседа — с нашей, само собой, помощью… Следовательно, надлежит нам командировать в Бухару своего Бернса…

Перовский пытливо посмотрел на Виткевича и продолжал:

— Побывали в Бухаре Негри и Мейендорф, после них наш Демезон. А толку все мало! Надобно крепко прощупать бухарцев: будут ли с нами заодно? И не тянется все же ниточка из Индии к ним?.. Так вот: я решил послать вас в Бухару.

Виткевич встал, вытянулся «смирно».

— Садитесь, садитесь! Вы поедете как офицер российской императорской армии, как мой адъютант и доверенное лицо. Скажите эмиру, если удастся с ним встретиться, или, на худой конец, его первому министру, что опыты многих лет могли убедить Бухару как в чистоте и справедливости намерений нашего государя, так и в пользе союза с Россией. Кушбеги по всему, что нам известно, человек пронырливый, хитрый. Покажите ему, что и мы не лыком шиты: расскажите, как мы изобличили фальшивых афганских посланцев в Тифлисе. Господа инглизы подослали их к нам, чтобы разнюхать, каковы наши замыслы, да обмишурились. Не забывайте: ухо держать востро! Чтобы господа бритты ни к чему не могли придраться. Лиса Пальмерстон прислал в Петербург послом Дергема — он приятен государю и к нам дружелюбен; за его спиной Пальмерстон, несомненно, готовит новые козни. Значит, нам действовать надлежит осторожно, скрытно, чтобы до Лондона не дошло…

Виткевич доложил Генсу и Перовскому, что ему лучше всего отправиться в Бухару с караваном Деева. С этим же караваном желательно отослать на родину афганского принца Абдул Керима.

План этот был одобрен. Генс объявил, что военный губернатор, питая особое доверие к почтенному коммерсанту, каковым является господин Деев, просит в его караван принять своего адъютанта, прапорщика Виткевича, с пятью казаками, а также и уезжающего из Оренбурга родственника эмира бухарского Абдул Керима.

Скрыв свою радость под маской безразличия, Деев дал согласие… Сейчас же он, разумеется незаметно — как ему думалось, — дал знать о поездке Виткевича Евангелической миссии. (Там также были весьма довольны: русский эмиссар, едущий в Бухару без всяких усилий со стороны англичан, подпал под их неусыпное наблюдение).

Перовский, Генс, Виткевич понимали это, но пошли на все сознательно: агенты миссии в свою очередь попадали надолго в поле зрения Виткевича.

Готовясь к отъезду, он еще и еще раз внимательно изучал маршрут Негри и Мейендорфа, приложенную к книге об их экспедиции карту; подробно расспросил Демезона о маршруте его каравана. То был обычный путь купеческих караванов, идущих из Оренбурга в Бухару, и он отнимал 60–65 дней.

Караван вышел 9 ноября 1835 года. Виткевич и его казаки, одетые по-киргизски, ехали верхом на конях. А в тюках, притороченных к седлам, лежала военная форма Уфимского казачьего полка.

Хотя через Деева и Евангелическую миссию поездка Виткевича и так стала известна англичанам, однако Перовский приказал официально объявить, что Виткевич едет в Бухару с поручением освободить русских, томящихся в плену где-то в степи на реке Тургай.

— Что бы ни говорили господа англичане, а мы им в ответ — нашу официальную версию, и они не посмеют ее опровергнуть…

Так разъяснил Перовский свой замысел. В соответствии с ним было объявлено в апреле 1836 года, когда Виткевич возвратился в Оренбург, что в степи его захватили бураны и он вынужден был заехать в Бухару…

Караван был не очень велик — около сотни верблюдов. Вел его старик узбек. С ним рядом ехал приказчик Деева. Большую часть погонщиков верблюдов составляли казахи пастухи, и их двугорбые верблюды, крепкие, хорошо сложенные, поднимали на 5–6 пудов больше одногорбых.

Виткевич и его казаки двигались в середине каравана, приноровляя шаг своих небольших, но выносливых лошадей степной башкирской породы к широкой, размеренной поступи верблюдов.

Зима вступила в свои права, ночью схватывал мороз, днем несильно пригревало солнце, так что далеко не всегда таяла пленка льда на ручьях и болотах. До Мугоджар караван двигался с раннего рассвета до позднего вечера. Поэтому двигались быстро — Виткевич сверял путешествие с таблицей маршрута Мейендорфа: караван дошел до подножия Мугоджар не за три недели, а за двенадцать дней.

У Мугоджар была ночевка. Взору открывались беспорядочно разбросанные нагромождения невысоких конической формы возвышенностей. В ярком свете полной луны на склонах гор сверкали обломки порфира, кварца, диабаза. Вдали виднелась уединенная главная вершина Айрюк, поднимающаяся менее чем на полкилометра над холмистой равниной.

Ночь ложилась на землю морозная, но бесснежная. Развели костры, и у огня, под осыпанным звездами небосводом, расположились люди; верблюды улеглись поодаль; стреноженные лошади мирно жевали овес из подвешенных к морде торб.

У большого костра, где устроился караванбаши, было людно. Виткевич подошел поближе. Старик погонщик, по одеянию не то казах, не то узбек, что-то рассказывал, и его внимательно слушали.

Виткевич подсел к костру.

Старик заканчивал сказку:

— Говорит тут павлин лисе: «Что ж делать. Приходится мне покориться судьбе. Только прошу тебя — ведь мы были друзьями! — перед тем, как ты меня съешь, помолись за мою душу!»

Лиса говорит: «Ладно, исполню твою последнюю просьбу». И подняла она передние лапки кверху, чтобы помолиться, а павлин вырвался, взлетел на дерево и кричит оттуда: «Приятного тебе аппетита, лисонька, друг мой коварный!»

И улетел, а голодная лиса осталась с пустым брюхом…

Слушатели засмеялись.

— Хитра лиса, а павлин-то хитрее! — воскликнул караванбаши.

— Так ей и надо, — заметил молодой погонщик. — Была она с павлином в дружбе, а хотела съесть его…

— А у людей разве так не бывает? — сказал старик сказочник. — За добро злом платить кто не охотник!

Внезапно налетел порыв холодного ветра, ярче вспыхнул огонь, и несколько горящих сучьев вылетели из костра и пронеслись над головой старика. Он отшатнулся, и Виткевичу показалось, что он где-то видел этого человека, его поворот головы, его глаза…

Перевалив через Мугоджары, караван вступил в зыбучие пески Каракумов. Тут шли с вечера до рассвета, ориентируясь по звездам. Двигались и теперь быстрее Мейендорфа и у берегов Сыр-Дарьи были не на пятидесятый, а на тридцатый день по выходе из Оренбурга. Было 5 декабря. Река замерзла. Чтобы верблюды не скользили и не падали на льду/пришлось рубить кустарник, сжигать его и пеплом посыпать лед. Спустя неделю после переправы через Сыр-Дарью караван подошел к сухому руслу Яны-Дарье.