Михаил Гус - Дуэль в Кабуле

Уильямс побледнел. Такого исхода беседы он никак не предвидел. Виткевич с презрительной улыбкой ждал ответа.

— Но как же… Здесь… сразу… — забормотал англичанин.

— Я — здесь, если мне выпадет жребий… А вы — у себя. Полагаю, не обманете… Ведь вы джентльмен!

Уильямс опустил голову, потом быстро поднял, отрывисто сказал:

— Идет!

Виткевич подошел к письменному столу, заваленному бумагами, быстро набросал несколько слов.

— На случай несчастливого жребия, — пояснил он. — Как пишется в таких случаях: в смерти моей и так далее. Рекомендую и вам. А впрочем…

Затем он оторвал от бумаги две одинаковые полоски на одной нарисовал минус, на другой плюс, показал их Уильямсу.

— Понятно?

Тот кивнул головой. Виткевич скатал бумажки положил их в узбекскую чашку-пиалу, встряхнул…

— Тяните, мистер Уильямс! — Прошу вас первым!

Виткевич покачал головой, вынул бумажный шарик. Уильямс не спускал с него глаз.

Ян подошел к окну, стал спиной к Уильямсу, разворачивая шарик… Медленно, медленно…

Уильяме весь напрягся… Вот шарик уже размотан.

Ян вглядывается в него… Уильямс неслышно подошел к Виткевичу сбоку. Раздался негромкий выстрел… Ян, пораженный пулей в висок, рухнул на пол.

— Так-то вернее, — сказал Уильямс, кладя пистолет возле тела. Он быстро, но спокойно поднял выпавший из рук Яна листок, взял из пиалы второй шарик, бросил в огонь принесенную им разносную книгу, бумаги со стола уложил в полотняную сумку, которую вытащил из-под курьерского виц-мундира, оглядел комнату и тихонько вышел, осторожно затворив за собой дверь…

Выстрел, прозвучавший в дальнем конце коридора, не услышали…

В восемь часов номерной постучал, и никто не ответил, затем прибыл настоящий курьер из министерства и тоже не достучался. Поднялась тревога. Послали за полицией…

Явился квартальный надзиратель и приказал открыть дверь… Потом прибыли жандармы, обыскали комнату, забрали лежавшую на столе записку, пистолет, валявшийся возле тела Виткевича…

Врач, бегло осмотрев труп, долго головы не ломал.

— Выстрел в висок…

— Самоубийство, — сказал полковник, прочтя записку… — А бумаги он сжег..

Полковник указал на обуглившиеся остатки в камине… Второй офицер укоризненно заметил:

— Поляк всегда останется поляком. Черная неблагодарность, измена — вот чем они платят за! милости царские…

Жандармы уехали, приказав квартальному комнату закрыть и ждать распоряжений…

Смерть его власти окружили непроницаемой завесой секретности.

III Отделение представляло Николаю «Таблицы главнейших в Империи происшествий, составленные из всеподданнейших донесений, полученных от начальников губерний». Кроме того царю представлялись «Выписки происшествий, не показанных в таблицах оных», и здесь отмечались самоубийства. Так, в «Выписке» с 13 по 20 мая 1839 года указаны самоубийства подпор. Розанова и подпор. Горта. Николай написал на «Выписке»: «Которой бригады?»

И вот ни в «Таблицах», ни в «Выписках» в мае 1839 года о самоубийстве Виткевича не упомянуто!

Царь не мог не знать о таком чрезвычайном происшествии, как самоубийство человека, действия которого породили столь серьезные политические последствия…

Но и в отчете Нессельроде за 1839 год ни слова не сказано о Виткевиче. А в архиве III Отделения, дошедшем до нас, нет дела о самоубийстве Виткевича, хотя оно не могло не подвергнуться специальному расследованию. Несомненно, дело это, как сверхсекретное, было уничтожено. Официальную версию гибели Виткевича изложил Сенявин в письме Дюгамелю:

«Что касается Виткевича, то он лишил себя жизни вовсе не потому, что его имя появилось в газетах, а из мизантропии, из полонизма и вследствие давно принятого им решения. Виткевич очень хорошо исполнил данные ему поручения, и он нисколько не виноват в том, что эти приказания были нелепы».

Государственный исторический архив Ленинградской области автору этой книги сообщил, что в архивных фондах петербургского обер-полицмейстера, канцелярии петербургского губернатора, Волковского кладбища сведений об Иване Викторовиче Виткевиче не имеется…

Могилы Виткевича на кладбище нет…

Иван Головин, эмигрировавший из России, в книге «Za Russie saus Nicolas I», изданной в Париже в 1845 году, писал: «Труп Виткевича исчез, как труп простого матроса…»

В Англии сразу же стало известно о гибели Виткевича, в чем нет ничего удивительного…

Широко распространенный журнал «Quorterly Review» в томе 64 (за август — октябрь 1839 года) в сноске к статье «Россия, Персия и Кабул» отметил: «Мы осведомлены, что вскоре после возвращения в С.-Петербург капитан Виткевич исчез, и о нем более никогда не было слышно».

А другой популярный журнал «Edinburg Review», разбирая книги об Афганистане и Персии, писал: «Несчастный Виткевич был отозван в С.-Петербург, где он умер — было сказано, от собственной руки — немедленно после свидания с гр. Нессельроде».

Майор Роулинсон в книге «England and Russia in the Easf» поддержал версию о решающей роли Нессельроде в трагическом конце Виткевича. «Министр (Нессельроде) отказался видать его. Вместо лестного приветствия, несчастный посланец был встречен сокрушительной вестью, что Нессельроде „не знает капитана Виткевича, — помимо авантюриста этого имени, который, как сообщили, был вовлечен в неразрешенные интриги в Кабуле и Кандагаре“. Виткевич немедленно уразумел страшное предзнаменование этой вести. Он знал характер своего правительства. Он был осведомлен о недавних упреках Великобритании. И он точно знал, что его принесут в жертву. Он вернулся в свою гостиницу, набросал несколько горьких строк упреков, сжег свои бумаги и застрелился».

Кей в «History of the war in the Afganistan» также утверждал, что Виткевич был принесен в жертву Нессельроде…

Дальше всех пошел Массон. В описании своих путешествий и пребывания в Афганистане и Пенджабе он повторил то, что говорил Бернсу в роковые месяцы 1838 года: Викович — самозванец, и привезенные им письма — поддельны.

Пальмерстону было выгодно изображать Виткевича авантюристом, которого дезавуировало само же русское правительство. Такая версия всецело оправдывала грубые и дерзкие действия Англии и в то же время, считали в Лондоне, облегчала Николаю и Нессельроде отступление под натиском Форин-оффис. Поэтому-то Бернс писал из Кабула в конце 1839 года: «Я имею из Лондона письма, разъясняющие смерть Виковича, — их пишет Нессельроде лорду Пальмерстону. Они вызвали раздражение, поскольку русское правительство обвинило Симонича, а не Виковича».

В Англии не только сочиняли легенды о Виткевиче, но и злорадствовали.

«Edinburg Review» заявило: «И теперь, и в ближайшем будущем у России нет и не будет желания вступить в столкновения с британской мощью в Центральной Азии».