Вальтер Скотт - Пират

— Сейчас вы это узнаете, — ответил Магнус. — Но что у вас там за приятели в хижине? Мне кажется, я слышу голоса.

— Да, собственно говоря, никого, — сказал Клод Холкро, — кроме злополучного управляющего да моего дьяволенка Джайлса. Я… Но входите, входите, взгляните, с каким комфортом мы здесь подыхаем с голоду: кругом не достать ни куска соленой трески ни за деньги, ни из милости.

— Ну, из этой беды мы вас отчасти выручим, — заявил юдаллер, — ибо, хотя большая часть нашего ужина и полетела через скалы Фитфул-Хэда в глотки тюленям и акулам, но кое-что из наших припасов еще осталось. Эй, Лори, тащи сюда вифду!

— Йокул, йокул! — весело ответил Лоренс и поспешил за корзиной.

— Клянусь чашей святого Магнуса, — воскликнул Холкро, — и самым дородным епископом, который когда-либо осушал ее, ваши кладовые никогда не бывают пустыми, Магнус! И я уверен, что для друга в нужде вы сумели бы, подобно старому Лагги, наудить и вареного, и жареного в Кибстерском омуте.

— Ну нет, тут вы ошибаетесь, ярто Клод, — ответил Магнус Тройл, — хитрый дьявол не только не позаботился снабдить меня ужином, но, сдается мне, захватил сегодня вечером большую часть моих припасов. Но я рад буду по-братски разделить с вами все, что от них осталось.

Тем временем путники вошли в хижину. То была лачуга, насквозь пропитавшаяся запахом сушеной рыбы, с потолком и стенами, почерневшими от копоти. Незадачливый Триптолемус Йеллоули сидел у огня, разведенного из сухих водорослей, обломков выброшенного морем дерева и небольшого количества торфа. Единственным его собеседником был босоногий светлоголовый мальчик-шетлендец, который в случае надобности выполнял при Клоде Холкро роль своеобразного пажа: носил на спине его скрипку, седлал ему пони и с охотой и почтительностью оказывал прочие мелкие услуги. Безутешный агроном (таковы были, во всяком случае, отражавшиеся на его лице чувства) выразил весьма малое удивление и еще меньшую радость при виде старого Тройла и его спутников. Однако после того, как новоприбывшие уселись вокруг огня (близость которого была далеко не лишней в сырую ночь), открыли корзину, и глазам Триптолемуса предстали, обещая достаточно обильный ужин, изрядное количество ячменного хлеба и вяленой говядины, а сверх того, еще скляница с бренди, правда, по размерам уступающая той, которую безжалостная рука Паколета вылила в океан, достойный управляющий ухмыльнулся, хихикнул, потер руки и осведомился, как поживают его друзья из Боро-Уестры. Когда каждый получил свою долю необходимого подкрепления, Магнус снова спросил, обращаясь к Холкро и особенно к управляющему, каким образом очутились они в такой глуши, да еще так поздно ночью.

— Мейстер Магнус Тройл, — ответил Триптолемус после того, как вторая чашка бренди подняла его дух настолько, что он смог начать свою грустную повесть, — прошу вас, не думайте, что несчастье мое — пустяк. Здорово должен подуть ветер, чтобы высыпалось зерно из моего колоса, — вот какой я породы. Много на веку своем видел я и Мартыновых, и троицыных дней, а это ведь дни, особо опасные для лиц моей профессии, и всегда-то, всегда стойко выдерживал все удары. Да только похоже на то, что здесь, в этой вашей растреклятой земле, меня, ей-Богу, в гроб загонят! Господи, прости мне божбу и ругательства, да ведь известно: с кем поведешься, от того и наберешься.

— Но ради всего святого! — воскликнул юдаллер. — Что же с этим несчастным случилось? Послушайте, приятель, ведь когда вы врезаетесь плугом в еще нетронутую землю, то понятно, что он нет-нет, да и наткнется на камень. А ведь вы должны бы показывать нам пример терпения, раз прибыли сюда, чтобы учить нас.

— Лукавый направлял мои стопы, когда я ехал сюда, — ответил управляющий, — уж лучше бы взялся я улучшать Клохнебенские камни!

— Но в чем же дело в конце концов? — спросил юдаллер. — Что случилось, на что вы жалуетесь?

— На все, что свалилось мне на голову с того самого дня, как я высадился на этот ваш остров, — ответил агроном, — проклятый, думается мне, с первого дня сотворения мира и назначенный быть обиталищем бродяг, воров, распутниц (прошу прощения у леди), колдуний, вещуний и прочих исчадий ада.

— Клянусь честью, — воскликнул Магнус, — недурной перечень! И услышь я от вас в другое время хоть половину всего этого, так я сам превратился бы в учителя, чтоб улучшить ваши манеры, и здорово проучил бы вас дубинкой.

— Сжальтесь, мейстер фоуд, или мейстер юдаллер, или как вас тут еще называют! — взмолился управляющий. — Раз вы человек могущественный, так вам и милость к лицу: войдите в положение несчастного, который, ни в чем еще хорошенько не разбираясь, попал в этот ваш земной рай. Он просит пить — ему несут какой-то кислой сыворотки (я не о вашем бренди говорю, оно-то у вас — первейший сорт); он просит есть — ему несут соленых рыбешек, которыми подавился бы сам сатана! Он зовет своих батраков и велит им работать, да не тут-то было! Оказывается, что сегодня — день святого Магнуса, или святого Ронана, или еще там какого-нибудь дьявольского святого. А то еще окажется, что молодчики встали не с той ноги, или увидели сову, или заяц перебежал им дорогу, или им приснилась жареная лошадь, одним словом, работать нельзя! Дайте им лопату — и они будут держать ее так, словно она жжет им пальцы, но заставьте их танцевать — и вы увидите, устанут ли они когда-нибудь прыгать и ногами дрыгать.

— А почему бы и не попрыгать им, бедняжкам? — спросил Клод Холкро.

— Благо есть еще кому сыграть им на скрипке!

— Ну, понятно, понятно, — ответил, покачав головой, Триптолемус. — Вы-то как раз и есть самое подходящее лицо, чтобы потакать им в этом. Но слушайте дальше: только вскопал я кусок самой лучшей своей земли, как является какой-то нахальный нищий, — ему, видите ли, нужен огород, или, по-вашему, плэнти крув, — огораживает камнями участок в самой середине моего поля, да так бесцеремонно, словно сам одновременно и лэрд, и арендатор, и как ты с ним ни спорь, он начинает все-таки разводить на нем свои овощи. А то еще: только это сел я однажды за свой скудный обед и думал, что хоть теперь-то обрету желанный мир и покой, но не тут-то было — врываются ко мне с криком один, два, три, четыре, целая полдюжина долговязых парней, которые Бог весть где шатались; принимаются они костить меня за то, что держу я от них на запоре свою собственную дверь, и съедают добрую половину того, что стараниями моей сестры — а она у меня не слишком-то на этот счет щедра — было предназначено для моего собственного обеда! После этого является какая-то ведьма с волшебным жезлом в руке и заставляет ветер то подниматься, то стихать, как ей заблагорассудится, а потом принимается командовать у меня в доме, словно она в нем хозяйка, и я должен еще благодарить небо, что не унесла она с собой самые стены.