Георгий Тушкан - Джура. Приключенческий роман (с иллюстрациями)

Знахарь, высокий, тощий, с носом, как у филина, посмотрел на Кучака и сказал:

— Я вижу, ты болен. Я выгоню из тебя хозяев твоей болезни, но ты мне дашь кусок золота.

Сначала Кучак клялся, что он беден, но потом дал ему золотое кольцо. Кучака посадили на пол, спиной к канату, протянутому с потолка до полу. Два старика, взяв со стены бубны, начали бить в них, в такт напевая. Знахарь сначала плясал вокруг Кучака, а потом вынул легкие из тут же зарезанного петуха. Кучак следил с недоверием за его действиями. Пока один из стариков прижимал петушиные легкие к спине Кучака, знахарь стегал больного прутом по спине, восклицая: «Кач! Кач!»

— О святой ходжа, — кричал знахарь, входя в роль, — выгони ийе! Он боится тебя, о ходжа! Выгони ийе!

Старики подложили в костер дров; знахарь, подержав на огне дудку, приложил её к уху Кучака. Кучак отдернул голову: трубка была раскалена.

— Ага! — крикнул знахарь. — Ийе боится! Давай ухо, давай! Кучака повели к заброшенной, но почему-то охранявшейся мельнице, посадили на землю и накрыли халатом. Кучаку было очень больно, он стонал. Знахарь бегал вокруг, ударял его по спине петухом и громко кричал. После этого он смазал раны больного гусиным жиром, и старики повели Кучака обратно в кибитку — праздновать выздоровление больного.

Вновь сидя у костра, Кучак не чувствовал облегчения. Раны ныли. Кучак смотрел в дымоход на Пастушью звезду, вспоминал аксакала, Зейнеб, Джуру. Старики пили чай, ели вареное мясо, макая его в рассол и запивая просяной водкой. Знахарь взял камышовую дудочку и запел веселую песню о Янь Сяне. Казалось, все забыли о Кучаке.

«Плуты и пройдохи! — решил Кучак про себя. — Знакомы мне все эти штуки! Только аксакал делал это хитрее. А толк был тот же. Надо уносить ноги, пока все золото не выманили…» Кучак поспешно выбежал из кибитки.

— Куда он? — спросил подвыпивший знахарь. — Эх вы, синие ослы, не могли стащить у дурака золото!

Раны так сильно болели, что Кучак пошел в опиекурильню, накурился опиума и впал в полузабытье. Посещал он опиекурильню и в последующие дни. Кучак как-то пожаловался батраку на боль ран. Батрак принес настойку из тополевых наростов для смачивания ран. Лекарство помогло. Раны стали быстро заживать. У опиекурильни Янь Сяня часами простаивали худые, оборванные опиекурильщики. У них не было ни денег, чтобы купить опиума, ни сил, чтобы отработать его стоимость на полях Янь Сяня. Они стояли как тени, вымаливая у входящих в опиекурильню глоток дыма. Однажды Кучаку пришла в голову мысль, что никто больше этих бедняков не нуждается в золоте. Может, дать немного золота несчастным? Неужели настанет такой час, когда и он будет таким: опустившимся, оборванным, с потухшим взглядом и протянутой рукой? Может быть, пора прекратить посещения опиекурильни? — Пойдем! Все пойдем! — крикнул Кучак толпе нищих. Они сразу не поняли, а поняв, не поверили.

— Пойдемте, я угощу вас, — повторил Кучак.

Все заволновались. Старик, стоявший поблизости, до которого дошел смысл сказанного Кучаком, тихо сказал:

— Ты бы лучше покормил их, а так обогатишь только Янь Сяня. Или ты его зазывала? Опиум убивает душу народа и делает людей безвольными рабами.

Кучак растерялся.

— Не надо еды, одну только трубку! Хоть час забвения от проклятой жизни! Глоток дыма! — кричали несчастные, втащив Кучака в опиекурильню.

В этот вечер Кучак накурился анаши. Он вышел на улицу поздно ночью. На небе, как ему показалось, сверкало четыре луны. Он погрозил им пальцем и побрел к реке.

Весна приближалась, но было морозно. Река очистилась ото льда. Снег осел, потемнел, и наст не держал.

А Кучак шел все дальше и дальше в горы и наконец увидел джиннов, которые сидели вокруг камня и играли на дутарах. А Кучак был хитрый, и он не пошел к ним. Он вдруг увидел, что рядом с ним стоит, притопывая, сорель. [30] Сорель — леший.

— Это ты? — удивился Кучак.

Но сорель, не ответив ни слова, начал танцевать. — Эге-ге, — сказал Кучак, — тебе легко танцевать, когда грудь у тебя такая крошечная, как голова, а все остальное — ноги! Но сорель, протянув руки, схватил Кучака под мышки и стал щекотать. Кучак хохотал до боли в челюстях и тоже танцевал, высоко подбрасывая ноги. Дыхание у него прервалось, тело деревенело, и чудилось ему, точно он вступил в те пределы, где совершают свой путь луна и солнце. Еле вырвавшись, он побежал вперед. Сердце у него стучало и губы дрожали.

— Кто это сказал? — спросил он громко. — Что это за восхитительный улен?

И Кучак оглядывался во все стороны, желая увидеть, кто же это сказал. Но он сейчас же забыл об улене, увидев в тумане страшного джинна. Что Кучаку почудилось дальше, он не помнил, но это было что-то ужасное. Он бежал, спотыкался, падал, снова бежал, пока не упал без сил.

Утром он проснулся в незнакомом помещении. Большое и полутемное, оно внушало Кучаку страх. Он сел, пощупал вокруг себя и понял, что сидит на мешках. Мешки были навалены везде: вокруг стен, посередине комнаты. Вдруг сзади Кучак услышал шорох. Он вскочил, готовый увидеть все самое худшее. Это был кот, юркнувший в угол.

Кучак подошел к большим, массивным дверям и нажал плечом — они не шелохнулись. В потолке белело небольшое отверстие. Его прикрывала частая деревянная решетка, проломанная посередине. При виде её Кучак сообразил, что именно этим путем он попал сюда. Позже он ощутил боль в левой ноге.

Высоко на стене, возле дверей, было ещё отверстие, заделанное железной решеткой. Оно было высоко, и, чтобы добраться до него, надо было что-нибудь подставить. Кучак решил использовать для этой цели мешки. Сопя от напряжения, он перетащил три мешка и с трудом положил один на другой. Кучак с завистью увидел, что в мешках было зерно.

«Вот бы нам в Мин-Архар!» — подумал он, на миг забыв тяжесть своего положения. До окошка было все ещё далеко. Кучак взялся за четвертый мешок — под ним оказались деревянные продолговатые ящики. Он взялся за ящик, чтобы тоже подтащить его к окну. Ящик был тяжелый и не сдвинулся с места. Кучак нерешительно подергал его сверху. Открылась крышка. В ящике, как дрова, тесно лежали новенькие винтовки, жирно смазанные маслом. Кучак заметил, что таких длинных ящиков в помещении было много. При виде винтовок Кучак подумал о Джуре и представил себе, как бы тот обрадовался такой находке, такому богатству. Какой-то шорох вернул его к действительности.

Где же он находится? Как он попал сюда? Что все это значит? Кучак влез на уложенные мешки, поднял руки, схватился за решетку окна и подтянулся. Он увидел знакомые места: реку, переправу, кусты. Кучак отпустил руки и спрыгнул на пол. Сомнений быть не могло. Он понял, что ночью, сам того не сознавая, он забрался в старую мельницу Янь Сяня. Его охватил ужасный страх. Он хорошо помнил, как одному вору, пойманному на новой мельнице, отрубили руки по локоть, а другого катали в бочке, утыканной гвоздями.