Сергей Карпущенко - Беглецы

А «Святой Петр», влекомый все дальше на юг попутным ветром, скользил вдоль замечательно прекрасных японских берегов, но мужики уже не смотрели на эту землю с прежним удовольствием, зная, чем обернуться могло все это благолепие. Беньёвский видел настроение команды, поэтому, когда собирались мужики за трапезой вокруг котла или за беседой, старался ободрить их:

– Не кручиньтесь, детушки! Всего недельки две-три ходу до Филиппинских островов осталось, а там уж, сами знаете, богато, вольно заживете, как господа. Бог милостив, не много уж осталось, потерпите!

– Скорей бы! – вздыхал кто-нибудь.

И, немного ободренные словами адмирала, они оживлялись, но не надолго, и скоро какое-то уныние, тоска вновь начинали пробираться в их застывшие в ожидании счастья души.

Японию миновали без остановок, и, лишь когда Василий Чурин заявил, что главные острова японские уж позади остались, кто-то осторожно предложил стоянку сделать, чтобы размять маленько ноги на твердой земле, уставшие чувствовать ненадежную зыбучесть корабельной палубы. Но многие мужики угрюмо и решительно предложению этому воспротивились:

– Хватит с нас и япошек! – кричал Суета Игнат, чувствуя поддержку большинства. – И так едва животы свои унесли! Чего мы тут не видали? Отрежут нам башки нехристи проклятые, так чем, скажите, станем мы пироги с апельцинами на островах Филиппских жрать? Не желаем на берег!

Но Беньёвский на малодушие мужиков ответил по-отечески строгой, увещевательной речью, где корил и стыдил их за робость. «Я первый, – сказал он гордо, – держа над головой прапор Павла Петровича, на берег сойду и, ежели понадобится, водружу там животворящий православный крест!» Мужики смутились, тихо погундели, поморгали, но ехидных вопросов никто задавать не решился, хотя и подумали, почему-де не с британским флагом собирался адмирал сойти на берег и при какой такой особливой надобности стал бы он водружать на берегу православный крест. Не стали вопрошать об этом мужики.

Июля девятнадцатого дня разглядели вдали немалых размеров остров. Василий Чурин с навигацким инструментом на палубу вышел, солнце в него поймал, помудрил, поколдовал, на карту глянул и заявил, что это Такао-сима, усмайского народа остров. Офицеры посовещались, и галиот к тому острову двинул. К вечеру стояли уже подле берега, но команду Беньёвский лишь наутро снарядил, открыто их вооружил и даже, устрашения ради, трехфунтовую пушчонку захватил с целым ящиком картечи. Еще набрал мехов, мануфактуры, но ни прапор цесаревича, ни крест честной с собой не взял.

Ялбот причалил в месте пустынном и безлюдном, но с небольшой речушкой, что и нужно было для возобновления запасов водяных. Пушку и товары под присмотром караула на берегу оставили, и на галиот вернулись за палатками да за пшеном, что купили у японцев. Разбили лагерь, ручными жерновами зерно мололи, хлебы пекли, ели их тут же свежими и на сухари сушили. Едва ль не всех мужиков свезли на берег, которые ехать не хотели, а прибыв на остров, сгрудились, как овцы, боясь хоть на десяток саженей в сторону сойти.

Скоро же по два, по три человека стали появляться отовсюду жители тутошние, усмайцы, похожие почти точь-в-точь на недавно виденных японцев, такие ж косоглазенькие. Только усмайцы волос на голове до половины не пробривали, да мужчины через одного красовались густыми бородами. Скоро прибежало их к лагерю немало, пришли и их старшины. Мужики, когда явилась усмайцев целая орда, за ружья, понятно, схватились, но Беньёвский, мужиков стыдя, показал им на безоружность усмайскую, а после приветливо руку поднял и пошел к старшинам. О чем уж он там с ними толковал, мужики не слышали, только позвали старшины нескольких своих помощников, а через минуту половина всех усмайцев куда-то убежала. Явились, впрочем, скоро, таща на себе корзины с зерном, с рыбой свежей, которой никто из мужиков никогда не видывал, с апельсинами, лимонами, померанцами, цитронами, орехами кокосовыми и другими чудными плодами. А подносили свои корзины усмайцы прямо к палаткам русских, улыбались приятельски, кланялись и в сторону скорее отходили, чтобы своим товарищам возможность дать поулыбаться да покланяться. Но мужики, с улыбками приятными да поклонами уже знакомые, не только не улыбались и не кланялись усмайцам, но даже к корзинам их не прикоснулись, пока сам предводитель не подошел да не разъяснил резонно и убедительно, что сии дары лишь от одного добросердечия странноприимного усмайского народа, и надобно, чтобы не обидеть их, дары принять. Но мужики в добросердечное такое доброхотство уже не верили, поэтому хоть и приняли все подношения, к великому удовольствию простодушных усмайцев, но опосля, когда стемнело, разобрались, что куда девать. Всю рыбу диковинного вида, признав ее за непременно вредную для российского здоровья, закопали в песок поглубже. Зерно по внимательному рассмотрению и осторожному раскусыванию признали ячменем обыкновенным, поэтому на другой день его смололи и выпекли лепешки. Плоды решили съесть, но только не кокосовые орехи, молоко которых на вкус признали гадким и вылили в песок подальше от палаток. Побоялись есть и плоды престранного, невиданного сорта – с тыкву небольшую, но толстой кожурой покрытые, так что по снимании этой кожуры оставалась сердцевина не больше яблока размером, желтого цвета цитронного. Ввиду непривычности формы тот плод решили мужики отдать на пробу офицерам, как будто в дар. Первым попробовал Хрущов. Все ожидали, что он помрет, но гвардеец бывший отнюдь не помер, а забрал у мужиков все остальные такие же плоды, признав их пользительными для своей натуры. Оказалось, что усмайцы принесли еще и своего вина в сухих долбленых тыквах, но мужикам оно и на понюх не досталось, а все перехватили офицеры, которые пировали в своей палатке всю ночь, а мужикам приказали стоять в карауле. Господа оглашали окрестности громогласным пением, божились, что лучше, чем усмайцы, они народа не видели, а Хрущов пытался даже пойти на поиск местных хорошавок, а потом наняться на усмайскую военную службу, но его удержали лишь уверением, что на острове усмайском нет войска. К утру стали выбегать из палатки офицеры один за другим к кустам соседним, повредив себе сильно то ли вином усмайским, то ли чудными плодами с толстой кожурой. Мужики, плодов не евшие, а поэтому неприятностью и не задетые, стоя у палаток под ружьем, глядели на мучившихся офицеров и негодовали, полагая, что они отравлены туземцами. А посему, когда в лагерь вновь пришли усмайцы, от плодов решительно отказались и потребовали заменить их сорочинским пшеном, что хозяева острова исполнили с большой охотой и удовольствием.

Когда же все насытились, с интересом поглядывать стали на цветные халаты туземцев, азямы, да на шляпы их, из легкой травы сплетенные. Мужики, хоть и льнули к ним усмайцы для ласковой беседы, только башками мотали – ни бе, ни ме по-вашему не разумеем – да поскорее отходили. Но господа посмелее оказались. Скоро Винблан, Хрущов и Панов щеголяли в халатах усмайских и в плетеной навроде лаптей обувке, головы же туземными шляпами покрыли. Но наряды их сильно не понравились прибывшему с галиота адмиралу, который, осердясь, даже сорвал с головы Хрущова шляпу и нещадно потоптал ее ногами. Успокоившись, сказал, что срамить самих себя он подчиненным своим права не дает, и все трое в унынии пошли в палатку и там с неудовольствием в прежнее платье обрядились.