Редьярд Киплинг - Наулака: История о Западе и Востоке

— Но ваша мать так давно не видела вас, дорогой мой!

— Очень хорошо, я поеду.

— Тогда я скажу, чтобы вам приготовили карету.

Кейт хотела выйти из комнаты.

— Нет, я поеду в своей коляске. Кто там стоит на посту?

— Это я, высокорожденный, — раздался низкий голос часового.

— Аччха! Быстро отправляйся во дворец и скажи, чтоб за мной прислали мою коляску и охрану. Если через десять минут их здесь не будет, скажи Сирупу Сингху, что я урежу ему жалованье и при всех вымажу ему лицо сажей. Сегодня я опять еду кататься.

— Да будет милость божия над высокорожденным десять тысяч лет, — проговорил солдат, стоящий на улице; слышно было, как он вскочил в седло и ускакал.

К тому времени, когда принц оделся и был готов отправиться во дворец, к двери миссии подкатил неуклюжий тяжеловесный экипаж, битком набитый мягкими подушками. Кейт и миссис Эстес общими усилиями усадили мальчика в коляску, чуть ли не на руках вынеся его из дома. Принц пытался обойтись без их помощи и непременно хотел встать на ноги на веранде и ответить на салют своей охраны, как и п подобает мужчине.

— Ахи! Я очень ослаб, — сказал он по дороге во дворец. — Что-то мне и самому начинает казаться, что я никогда не сумею выздороветь в Раторе.

Кейт притянула его к себе и обняла.

— Кейт, — продолжал он, — если я о чем-то попрошу отца, вы скажете ему, что это очень полезно для меня?

Кейт, чьи печальные мысли были далеко отсюда, подняв заплаканные глаза и взглянув на багровую скалу, на которой стоял дворец, рассеянно похлопала его по плечу.

— Как я могу выполнить вашу просьбу, Лальи? — она с улыбкой взглянула ему в глаза.

— Но то, о чем я собираюсь просить его, очень разумно.

— В самом деле? — спросила она нежно.

— Да, это я сам придумал. Я ведь Радж Кумар и хотел бы поехать в Радж Кумар Колледж, где сыновья здешних князей учатся, как стать настоящими королями. Это недалеко отсюда — в Аджмере. Я должен поехать туда, чтобы учиться наукам, и фехтовать, и ездить верхом вместе с другими принцами Раджпутаны, и тогда я сделаюсь настоящим мужчиной. Я хочу поехать в эту школу в Аджмере, чтобы узнать больше о мире. Но вы сами увидите, как я все это замечательно придумал. С тех пор как я заболел, мир кажется мне таким огромным. Кейт, скажите, мир и вправду такой большой, — вы ведь приехали сюда по Чёрной Воде и ехали очень долго? А где сахиб Тарвин? Мне бы хотелось и с ним повидаться. Сахиб Тарвин сердится на меня или на вас?

Он всю дорогу мучил её вопросами, которым не было числа, пока они не остановились перед воротами дворца, которые вели к покоям его матери. Женщина пустыни сидела на земле подле ворот и при приближении коляски встала и протянула руки им навстречу.

— Я слышала, что говорил посыльный, и я поняла, что надо делать. Дайте мне ребёнка, я внесу его сама. Нет, мой принц, не надо бояться, я из хорошего рода.

— Женщины из хорошего рода ходят под покрывалами и не разговаривают ни с кем на улице, — с сомнением произнёс мальчик.

— Нет, принц, один закон существует для тебя и твоих единокровных, а другой — для меня и моих единокровных, — ответила женщина, смеясь. — Мы зарабатываем хлеб свой трудом и потому не можем ходить под покрывалами, но наши отцы жили за многие сотни лет до нас, как и твои отцы, высокорожденный. Пойдём же, Белая Фея не сможет внести тебя так ловко, как я.

Она обвила его руками, подняла и прижала к груди, да так легко, как будто ему было всего три года. Он с удовольствием прильнул к ней и помахал свободной рукой. Мрачные ворота заскрипели, отворяясь, и они вошли во дворец втроём: женщина, ребёнок и девушка.

Кейт подняла тяжёлый занавес, когда принц позвал свою мать, и королева, встав с горы белых подушек, на которых лежала у окна, воскликнула нетерпеливо:

— Здоров ли мой сыночек?

Принц вырвался из рук женщины, и королева, рыдая, бросилась к нему, называя его тысячью ласковых нежных имён и осыпая поцелуями с головы до ног. Принц растаял; если в первое мгновение их встречи он ещё пытался вести себя, как подобает раджпуту, что означает выказывать полное презрение к такому открытому изъявлению чувств на людях, то сейчас он смеялся и плакал на руках у матери. Женщина пустыни прикрыла глаза рукой, бормоча что-то про себя, а Кейт отвернулась и смотрела в окно.

— Как мне отблагодарить вас? — спросила, наконец, королева. — О, мой сын, мой сынок, дитя моего сердца, боги и она вылечили тебя. Но кто это там рядом с вами?

Она впервые уронила взгляд на женщину пустыни, застывшую у дверей в своём одеянии темно-красного цвета.

— Она принесла меня сюда из кареты, — сказал принц. — Она говорит, что она из хорошего рода.

— Я из рода Шоханов, мои родители раджпуты, и сама я — мать раджпутов, — ответила женщина спокойно, продолжая стоять, где стояла. — Белая Фея сотворила чудо с моим мужем. Он долго болел и не узнавал меня. Правда, он умер, но перед тем, как издать последний вздох, он узнал меня и назвал по имени.

— И она несла тебя! — сказала королева, вздрогнув, и прижала принца к себе, потому что, как все индийские женщины, она считала взгляд и прикосновение вдовы дурным предзнаменованием.

Женщина упала к ногам королевы.

— Прости меня, прости меня! — кричала она. — Я родила трех сыновей, и боги забрали их всех, а напоследок и моего мужа. Мне было так радостно, так радостно снова держать в руках малыша! Ты можешь простить меня, — причитала она, — ведь ты богата — у тебя есть сын, а я всего-навсего вдова.

— А я живу, как вдова, — отвечала королева почти неслышно. — По справедливости надо простить тебя. Встань.

Женщина продолжала лежать, обхватив босые ноги королевы.

— Поднимись же, сестра моя, — прошептала королева.

— Мы, люди полей, — пробормотала женщина пустыни, — мы не знаем, как разговаривать с сильными мира сего. И если мои слова грубы, прощает ли меня королева?

— Конечно, прощаю. Твоя речь звучит мягче и нежнее, чем у женщин с гор Кулу, и я не всегда понимаю тебя.

— Я из пустыни — я пасла верблюдов и доила коз. Откуда мне знать, как говорят при дворе? Пусть за меня говорит Белая Фея.

Кейт слушала и не слышала их разговор. Теперь, когда она больше не могла исполнять своих врачебных обязанностей, её голова была занята мыслями о той опасности, которая грозила Тарвину, и о пережитом позоре и поражении. Она вспомнила, как одна за другой убегали из больницы её пациентки, думала о том, что идёт насмарку труд долгих месяцев и гибнут все её надежды на лучшее; она представляла себе, что Тарвин умирает ужасной отвратительной смертью и, как ей казалось, по её вине.

— А? Что? — спросила она устало, когда женщина пустыни дёрнула её за юбку. А потом, обратившись к королеве, пояснила: — Эта женщина, одна-единственная из всех, кому я старалась помочь, осталась со мной и не бросила меня.