Альфред Мейсон - Пламя над Англией

– Малыш Робин! – воскликнула Елизавета, протягивая ему руку для поцелуя. – Ты принес мне назад мой бант!

Робин хранил бант в золотой шкатулке, украшенной рубинами. Открыв крышку, он протянул шкатулку Елизавете.

– Я бы теряла бант каждый день, если бы мне их столь изящно возвращали, – заметила королева, вынув бант из шкатулки и приложив его к рукаву. – Он уже вышел из моды. – На Елизавете было платье из белого шелка, расшитое жемчугом, и поблекший голубой бант явно к нему не подходил. – Все же я буду хранить его в память о моем преданном слуге, пока, надеюсь, он не потребует его снова.

Захлопнув крышку, она передала шкатулку фрейлине, распорядившись положить ее в розовое бюро в ее комнате.

– Прогуляйся со мной, малыш Робин, – сказала Елизавета и, когда они отошли на такое расстояние, что их не могли подслушать, продолжила: – Ты берешься за опасную и неблагодарную миссию. Я не смогу ни защитить тебя, когда ты будешь ее выполнять, ни устроить тебе торжественную встречу, когда все будет сделано.

Королева улыбалась, словно ей нравилось гулять с Робином, но в ее голосе слышалась жалость.

– И все же, ваше величество, ни за одну миссию я не взялся бы с большей радостью, ибо я послужу вам в важном деле, а потом послужу самому себе.

– Да, я слышала об этом от моего Мавра, иначе я бы послала его к дьяволу и велела бы подыскать кого-нибудь из осаждающей меня алчной толпы. – Она глубоко вздохнула, отчасти искренне, но в то же время стараясь внушить красивому юноше, что рядом с ним одинокая и несчастная женщина. – Если бы ты знал, как я устала от людской жадности! Каждый из них, подержав мне стремя, когда я сажусь на лошадь, уже уверен в праве требовать деньги, титулы и Бог знает что! А где же мне искать тех, кто будет служить ради любви ко мне, Робин? – И королева снова тяжко вздохнула, отчего сердце юноши наполнилось жалостью.

– Среди десяти тысяч тех, кто, подобно мне, хоть раз видел вас, ваше величество, и среди тысяч тех, кто не испытывал этого счастья! – горячо воскликнул Робин.

– Надеюсь, что это так, милый Робин, – с тоской промолвила Елизавета. – Я хотела приблизить тебя к себе, но благо королевства превыше всего. А когда ты с Божьей помощью возвратишься в добром здравии, то найдешь в своей королеве благодарную и любящую женщину.

Королева вновь обрела выражение царственного достоинства и вновь дала преклонившему колено Робину поцеловать ей руку. Затем она улыбнулась и потрепала его по щеке.

– Это мальчики отдают все и не требуют ничего, – на сей раз абсолютно непритворно вздохнула Елизавета, – и нам, увы, приходится только верить им на слово. Я бы оказала тебе какую-нибудь милость, чтобы ты хранил в своем сердце память обо мне, но, боюсь, что это лишь увеличит опасность, которой ты подвергаешься. Так что иди своим путем!

Робин вернулся к себе и, переодевшись в более скромное платье, отправился к Уолсингему в его дом у городской стены. Повидавшись там с сэром Джоном Хокинсом и двумя стряпчими, он подписал документы, дающие государственному секретарю право использовать его корабли в морском флоте королевы.

– Значит, твои дела в порядке, – заметил Уолсингем. – Если ты поужинаешь со мной завтра в Барн-Элмс, мы обсудим детали твоей миссии.

Во время приятного семейного ужина серьезные манеры и серьезные дела были на время отложены. Государственный секретарь повеселел, насколько позволяла присущая ему сдержанность, а его дочь, чей муж, сэр Филип Сидни, [87]тогда сражался в Нидерландах, тщательно скрывала свое беспокойство. Они изо всех сил старались, чтобы Робин чувствовал себя, как дома, но при этом напомнили Эбботс-Гэп и надежду, что Синтия когда-нибудь придаст ему красоту и блеск своим присутствием.

– Я обязательно вернусь! – внезапно воскликнул он, и Френсис Сидни понимающе взглянула на него, вернув ему твердость.

– Конечно вернетесь – как и мой дорогой супруг, – сказала она с небольшой испуганной паузой в середине фразы и ободряющей улыбкой в ее конце. – Поверьте взрослой замужней женщине, – ей было всего девятнадцать, – мы предпочитаем испытание нашей храбрости отсутствию причин для нее.

Следовательно, Френсис знала о Синтии, иначе она бы не произнесла этих слов. Робин густо покраснел, но был доволен. Он обернулся к сэру Френсису.

– Мистер Грегори из Лайма – весьма наблюдательный джентльмен, – заметил юноша.

Сэр Френсис тоже покраснел, хотя и не так густо, как Робин.

– Думаю, что мистер Грегори обладает природным даром наблюдательности, – согласился он.

– Он помогает ему узнавать содержание писем по надписям на них, – продолжал Робин.

Сэр Френсис едва не подавился, хотя в этот момент ничего не ел.

– Такие вещи называют вторым зрением, – буркнул он.

Робин улыбнулся.

– Счастлив узнать об этом, сэр, – с уважением произнес он. – Ибо иначе я бы назвал это первым зрением, так как мистер Грегори, кажется, узнает содержание писем даже раньше тех, кому они адресованы.

Френсис рассмеялась, и Уолсингем присоединился к ней, хотя его веселье было не вполне искренним. Леди Урсула, его жена, понятия не имела, о чем идет речь. Поднявшись, Уолсингем обратился к ней:

– Дорогая, мы с нашим гостем пройдем ко мне в комнату и, наверное, засидимся допоздна.

Робин простился с леди Урсулой и поднес к губам руку Френсис Сидни, которая вернула ему любезность ответным пожатием и блеснувшими в глазах слезами, но ничего не сказала, ибо слова не принесли бы никакой пользы им обоим. Френсис жила в ожидании страшного дня, который наступил через два месяца и лишил Елизавету драгоценнейшего бриллианта в ее короне. Робин отправлялся с опаснейшей миссией, не сулившей ему ни почестей, ни наград, и настолько секретной, что даже его возлюбленная не должна была знать, где он находится и что делает, пока все не будет кончено.

Робин последовал за сэром Френсисом в библиотеку.

– Приступим к делу.

Улыбнувшись, секретарь указал юноше на стул у большого квадратного стола. Пока Робин усаживался, он подошел к бюро в углу комнаты, отпер один из ящиков и вынул несколько документов и маленькую записную книжку. После этого он сел напротив Робина.

– Вот твой заграничный паспорт, – сказал Уолсингем, развернув пергамент с большой печатью и подписью лорда Берли внизу. – Ты можешь путешествовать с пятью лошадьми и двумя слугами. – Он протянул пергамент через стол.

– Зачем мне столько? – спросил Робин.

– Ты молодой состоятельный джентльмен, отправившийся в большое путешествие для расширения своего кругозора.

– Но мое состояние ушло, – печально заметил Робин.

– Оно на пути к восстановлению, – ответил Уолсингем. – А пока что вот кредитное письмо в парижский филиал банкирского дома Фуггера во Франкфурте и еще одно, генуэзскому банкиру Росполи.