Николай Харин - Снова три мушкетера

Молча повернули они обратно. Лошади, предоставленные самим себе, шли шагом. Мушкетер, не проронил ни звука, а Планше не решался нарушить это молчанке и тихонько следовал за своим господином.

Два имени похоронным звоном отдавались в сознании д'Артаньяна: «Констанция… Камилла… Констанция… Камилла…»

Он был уже не тем гасконским юношей, который в отчаянии рыдал над телом своей бездыханной возлюбленной в Бетюнском монастыре кармелиток. Человек получает испытание по силам своим, но часто не догадывается об этом. Тогда с ним рядом были друзья, сейчас он стал сильнее — и подле него был только Планше.

Время и опасности закалили мушкетера, сделали суровее, возможно грубее. Теперь у него даже не было тела возлюбленной, чтобы оплакать его и предать земле. И д'Артаньян просто молчал.

На окраине Клермон-Феррана мушкетер впервые нарушил свое молчание.

— Когда мы ехали сюда, нам попался дом, напоминавший харчевню. Кажется, там была вывеска?

— Да, сударь. Она называется «Герб Оверни».

— Вот как? Отлично. — Голос мушкетера был пугающе глух и ровен, будто говорил не человек, а механизм.

Слушая своего хозяина, Планше понял, насколько его мысли далеко отсюда, и искренне посочувствовал мушкетеру.

— Тогда ты отправишься в «Герб Оверни» и подождешь меня там. Вот тебе деньги — это всё, что в данный момент у меня есть. Себе я оставлю несколько пистолей на непредвиденные расходы.

— Но, сударь…

— Тебе незачем сопровождать меня, рыская следом за мной по зачумленному городу… Я вернусь и наведу кое-какие справки… Возможно, кто-нибудь знает о…

Голос д'Артаньяна прервался.

— Ты подождешь меня пару дней… Если я не вернусь ровно через сорок восемь часов, отправляйся в Париж и передай Атосу, что я помнил и думал о нем до самого конца. Ступай, Планше!

Планше почувствовал, что сейчас ничто не в силах заставить мушкетера изменить свое решение. Чуть не плача, славный малый отправился по дороге, ведущей из города, тогда как гасконец снова поворотил уставшего коня, собираясь вернуться обратно.

— Не ездите туда, сударь, — услышал он тихий голос, доносившийся, казалось, из придорожных кустов.

— Кто говорит со мной? — спросил мушкетер, невольно кладя руку на эфес шпаги.

— Ваш друг, сударь. Если только вам будет угодно позволить мне называть себя так.

После этих слов кусты зашевелились, раздвинулись, и из них показался тот самый старик, что лишь недавно пытался спасти несчастную Анну Перье из рук стражи. Девушка была здесь же, она стояла позади отца, и во взгляде ее уже не было прежней отрешенности, которая так напоминала безумие.

— Не возвращайтесь в город, — повторил старик настойчивым тоном.

— Но почему?

— Вас могут арестовать там. Из-за того, что вы помешали этим людям казнить мою дочь.

— Мне сейчас все равно. Я должен навести справки об одной девушке, которую я… любил. Она умерла…

— Но они схватят вас. Этим несчастным глупцам кажется, что если они прольют чью-нибудь кровь, то им станет легче. Нет ничего пагубнее такого заблуждения.

— Эх, добрый человек! Мне тоже иногда кажется, что если я выкрашу клинок моей шпаги в красный цвет, то мне станет легче на душе!

— Но ведь на самом-то деле, сударь, это, наверное, не приносит облегчения.

— Возможно, ты прав. Вы правильно поступили, что ушли из города. Но мне необходимо вернуться туда. Прощай, старик. Прощайте и вы, мадемуазель Перье. Я не знаю, за что вас хотели отправить на костер, но мне как-то не верится, что одна такая девушка, как вы, могла стать причиной чумы в городе.

Д'Артаньян уже собирался дать шпоры своему коню, как неожиданно слова девушки заставили его замереть на месте.

— Камилла де Бриссар жива. Не ездите в город, сударь!

— Камилла… жива?! Как вы сказали?

— Та девушка, о которой вы говорите, — жива. Она не умерла от чумы.

— Вы знали ее?! Я прошу вас!..

Д'Артаньян молниеносно соскочил с коня и оказался возле девушки.

— Я прошу вас, расскажите мне все, что вам известно о ней!

Глаза Анны Перье расширились. Ресницы задрожали. Казалось, девушка не видит д'Артаньяна, а смотрит куда-то вдаль, за него.

— Успокойтесь, сударь. Сейчас я все объясню вам, — сказал старик, подойдя ближе. — Моя дочь не знает Камиллы де Бриссар. Не знаю ее и я. Она читает это имя у вас в сердце. Моя дочь — ясновидящая.

— Ясновидящая?!

— Да, сударь.

— Но разве такое возможно?

— В мире немало необычного. Во всяком случае гораздо больше, чем это принято считать.

— Но откуда вы знаете, что Камилла жива, мадемуазель?

— Я чувствую, — откликнулась Анна Перье. — Я чувствую — значит, знаю.

Планше, с опаской наблюдавший эту сцену издали, перекрестился.

— Теперь-то мне понятно, почему горожане потащили ее на костер, пробормотал он. — Непонятно мне теперь только одно — почему не отправили туда же и папашу?

— Отец не имеет дара ясновидения, — неожиданно звонко сказала девушка.

Глаза ее по-прежнему были устремлены куда-то вдаль. Планше вздрогнул, так как готов был поклясться, что девушка не только не слышит, но и не видит его.

— Анна права, — вмешался старик. — Я всего лишь бедный алхимик. Ну… кроме этого, я занимаюсь астрологией, изучаю звездное небо и то влияние, которое светила небесные оказывают на дела земные. И в конечном счете — на людские судьбы, сударь.

— Что ваша дочь может еще сказать мне о Камилле? Она не может ошибаться? — Д'Артаньян обращался к старику потому, что не решался спрашивать девушку, казалось, грезящую наяву.

— Одну минуту, сударь, — проговорил старик. — Мы все это время идем за вами. Мы боялись оставаться среди этих людей. Мы поняли, что вы искали девушку, которую любите. Мы видели вас около ее дома. Дом заколочен досками, но Анна сказала мне, что в этом доме никто не умирал. Она не чувствует запаха смерти.

— Что это значит?

— Я не умею этого объяснить, но если она говорит, что это так, значит, это так и есть. Я уже не раз убеждался в ее правоте.

— Вы шли за нами все это время?

— Да, крадучись. Я боюсь, как бы эти несчастные не взялись за старое. У нас был очень тяжелый день, страшный день. У вас, сударь, тоже. Мы вымокли до нитки. Анна устала. Если спрашивать ее сейчас, она не откажет вам. Ведь вы ее спаситель. Она постарается заглянуть в извилистые лабиринты Книги Судеб человеческих. Но силы ее на исходе. Она нуждается в отдыхе. Ей может быть плохо.

— Вы правы, — сказал д'Артаньян, проведя рукой по лицу и словно бы стряхивая с него невидимую паутину. — Вы правы, а я, словно мальчишка, готов был поверить в чудо, в сказку, где все оживают и все кончается хорошо.