Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

— Беги, баламутка, — ласково посоветовал он, — а то и сама на жаренину угодишь... Двинули, Костя. Под лежачий камень и вода не подтекает...

Еле плетутся они и от усталости и безразличия не замечают красот осеннего леса — зеленого, опалового, оранжевого, фиолетового. Сеть-паутинка провисла от капельки росы, зонтики купырей осыпают сапоги дождем семян, зацепилось за жесткую метелку папоротника перышко тетерева, оброненное при суматошном взлете, вдавливаются в землю еловые шишки с запекшейся смолкой.

Вышли к небольшому озерку и наткнулись на старые окопы с ходами сообщений. Видать, под защитой леса держали здесь оборону русские солдаты в прошлую войну. Края окопов давным-давно осыпались, густо поросли малинником и ежевичником, на оползнях муравьи воздвигли конусообразные пирамиды. Костя как шагал, так и опустился, не найдя сил для выбора удобного места. Сергей сочувственно посмотрел на него, вздохнул и по привычке раздвинул пожелтевшие листья. Под ними заметил жаринку — спелую-спелую ягоду. Бережно снял и протянул другу:

— Попробуй, оскомины не набьешь.

— Я что, ребенок, — заартачился тот, но глянул в Сережкины глаза и взял. — Спасибо!.. А вкусно. Я такой еще не едал.

— Полежи, отдохни, — скинул с себя Груздев кожанку и вместе с портфелем, где они хранили трофейные документы, положил Косте под голову, — а я рябинник неподалеку засек. Сбегаю туда. Авось, и выгорит.

Рябины приметны издалека. Сергей осторожно подбирался к деревьям, чтобы не спугнуть дичь, если она лакомится ягодами. Подкрался и вздрогнул от резких взмахов дроздиных крыльев, отрывистых птичьих криков. Вытер пот с лица: «Шибко пужлив стал, коль сразу взмок».

Залег под раскидистым деревом, завязал на макушке наушники танкистского шлема, чтобы не мешали вслушиваться в лесные голоса и шумы. Пригнул нижнюю ветку и губами отрывал сочные ягоды, горько-сладкие, ароматно-терпкие. Глотал почти не разжеванными. Четвертый день как кончились припасы, а на грибах и ягодах долго не протянешь.

Костя совсем выдохся, аж глаза потухли, будто пеплом подернулись. И рана его донимает, да загноилась вдобавок. Не получится с дичью, придется рыбу в озерке гранатой глушить. Шуму много, да куда денешься? Тихо, даже самолетов не слышно, будто и не идет война неподалеку.

Сколько они с Костей уже пурхаются, а на «кукурузнике» часа за полтора добрались бы до своих. Зенитный огонь — детская забава по сравнению с тем, что им пришлось пережить. Из леса никак не выбраться, враги кругом. Третьего дня через шоссейку проскакивали, сколько в канаве пролежали, пока между машинами просвет выдался. И то, перебегая, на мотоциклиста напоролись. Вынесло фрица на его же голову. Встал Сергей, как врытый, посреди дороги, и пока гитлеровец соображал, что к чему, срезал его из автомата. И трофеями не разжились, бронетранспортер помешал. Бежали под пулеметными очередями. Будто литовкой прошелся крупнокалиберный пулемет по деревьям, прорубая просеки в лесу. А в деревни и хутора соваться и вовсе нет смысла. В них битком набито фашистов...

Прошумели птичьи крылья, лицо обдало ветерком. Косач, другой опустились на дерево. Повертели головками, приглядываясь, и к рябиновым гроздьям. Осмотрелись, выбрали ягоды посочнее да покрупнее и принялись клевать. Лежа стрелять неудобно. Хоть бы сучок под локтем не хрустнул. Затаив дыхание, парень приподнял автомат, попытался прицелиться, но ствол запрыгал в руках. Успокоиться надо, с силами собраться. Зажмурился, расслабился, и цветные сдвоенные круги поплыли перед глазами. Отдохнул, установил вдыхание и, когда тетерева сошлись на одной линии, нажал гашетку. Хлесткие выстрелы вдребезги разнесли хрупкую лесную тишину. Сорвалась с дуба сорока и, испуганно стрекоча, понесла паническую весть о смертельной опасности. Стайкой посыпались с дерева бурые комочки — зяблики: «Чив-чив, чири-чири...»

— Принимай охотницкую добычу! — хвастливо бросил Сергей к Костиным ногам косачей с туго-синим пером и прилипшими рябиновыми листьями.

Ручьем углубились в лес, и тут к ним привязалась сойка. Перелетает с ветки на ветку, с куста на куст, и кричит, кричит истошно. Сергей и шишками в нее кидал, и из автомата целил, и по-разбойничьи, два пальца калачиком в рот, свистел, а рыжеватая птица с яркими голубыми перышками на крыльях не отстает.

— Чего она прицепилась? — удивился Костя. — Людей не видела?

— Беду накликает, варначка, — помрачнел Груздев. — Знать бы, где она нас ожидает?

— Ох ты и суеверный, Сережка. А еще таежник!

— Потому и верю в приметы. Однако поживем — увидим. Сперва облюбовали место под огромным развесистым дубом, но Сергей свернул в сторону и в чащобе заметил серую обветшалую избушку. Дверь крест-накрест досками забита, крохотные оконца какой-то мутной пленкой затянуты. Груздев оставил Костю в кустах, а сам, по-кошачьи ступая, обошел одряхлевшее строеньице, взобрался на мшистую крышу и, спустившись, по-синичьи свистнул.

— То ли дар божий, — поделился с Костей своими сомнениями, — то ли анчутка свинью нам подложил.

— Что с тобой, Сережка? — вытаращился Лисовский. — Радовался бы, что ночь под крышей проведем, а ты, как ворон, всякие неприятности накаркиваешь.

— Не влипнуть бы нам, как мизгирю в тенета, в беду под этой крышей!

Отодрал доски, настежь распахнул дверь и шагнул в избушку. От затхлого, застоявшегося воздуха взахлеб, до слез, расчихался. Долго мотал головой, потом протер мокрые глаза и осмотрелся. Железная печка с выведенной к потолку жестяной трубой с двумя коленами, широкие нары из нетесаных досок, изрезанный ножом хлипкий столик, толстые чурбаки вместо табуреток, в углу сложены покрытые паутиной мелко поколотые поленца.

— Откуда тут избушка взялась? — недоумевал Костя, лежа на нарах. — Не похоже, чтобы поляки ее строили. Кому она нужна, если до любой деревушки рукой подать.

— Поди, наши братья-славяне ее срубили. В прошлую войну они здесь гибли, да и опосля с конницей Буденного сюда нагрянули. Наш сосед в этих местах без руки остался.

— А-а, — проговорил лейтенант, — вспомнил... В ту войну два сибирских корпуса Варшаву от немцев обороняли...

За дверью быстро темнело, и Сергею пришлось достать «жучок», карманный фонарик с небольшой динамкой. Нажимая ладонью на рычажок, он повел электрическим лучом по полкам. Отыскал соль в аптечной склянке, три окаменевших сухаря. Под узкой скамеечкой обнаружил закопченное ведерко, бересту для растопки печки. Сбегал к ручью, принес воды, занялся буржуйкой. Копался, копался в поддувале, вслух заметил:

— Давненько ее не топили. Зола в камень слежалась.

Почистил печку, положил бересту на колосник, сверху дрова и поджег. Пламя мигом охватило сухие поленца и забушевало, загудело во всю мочь. Запахло дегтем, смолой. Исчезла затхлость, из двери потянуло свежим, лесным воздухом. Тепло волнами разошлось по избушке, угрело Костю, и он тяжело, с надрывом закашлялся.