Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

Едва ушел Занднер, Сергей подозвал друга:

— Глянь, богато живут, из камня строятся.

— Камень не от богатства, от нищеты, — отозвался Костя. — Лес в большой цене, людям не по карману, а камень дешев и доступен.

— В каждом монастыре по своему уставу живут, — разочарованно вздохнул Груздев.

В Вероне не задержались. Едва смолк постук колес, на перрон, к вагону, вырвались автомашины. Две сразу сорвались с места и помчались в сопровождении затянутых в кожаную форму мотоциклистов. В первой поместился Скорцени со своим адъютантом, во второй — Сергей, Костя и Отто. Лимузины выскочили на возвышенность, и парни успели разглядеть город, залегший в узкой и глубокой речной долине, перечеркнутой десятью мостами и окруженной голубой грядой гор.

Звуки сирены заставляли испуганно шарахаться крестьян, ведущих в поводу тяжело нагруженных осликов или сидящих на высоких двухколесных арбах, выскакивать за обочину велосипедистов с притороченной к седлам поклажей. На крутых поворотах, когда машина сбавляла скорость, Сергей пытался рассматривать смуглые, подвижные лица итальянцев и поневоле отворачивался, встретив горящие ненавистью взгляды.

Кортеж свернул с оживленного шоссе на неприметную грунтовую дорогу и обогнул небольшое озерко, до стальной глади которого было рукой подать. Узкий заливчик кончался вросшими в землю гранитными валунами, редкими хилыми деревцами, защищенными с севера остроконечной скалой. К ней притулилась полуразрушенная часовня, сложенная из необработанных грубых камней.

Передняя машина остановилась, из кабины вытиснулся Скорцени и направился к гладкому песчаному берегу. И наши герои вылезли размяться после утомительной дороги. Огляделись и застыли, ошеломленные красивейшими пейзажами альпийских отрогов. С трудом оторвались от созерцания гор и направились к часовенке, где в одиночестве стоял Скорцени. Замерли от эсэсовца шагах в трех и заметили, что он рассматривает врезанные в камень солнечные часы. Тот оглянулся и подозвал Занднера.

— Переведи надпись, гауптштурмфюрер. Отто, помедлив, прочитал латинскую пословицу:

— Все ранят, последний убивает.

— Все ранят, — задумчиво повторил Скорцени, — а последний убивает... Последний убивает! — помолчал, не сводя глаз с выбитых на камне слов. Потер виски пальцами, поморщился и властно приказал: — Поехали!

С этого утра начались суматошные дни и ночи, без отдыха и нормального питания, когда в машинах, на ходу дремали, хватали бутерброды, запивая сухомятину кислым итальянским вином. Сам Скорцени не знал устали. И всюду таскал за собой друзей, усадив Занднера за перевод малопонятных документов и донесений, окружив его строгой охраной. Сергей с Костей вдосталь нагляделись на нищих, торговцев, итальянских офицеров, солидных сановников, с которыми эсэсовец подолгу уединялся.

— Я приглашен на важный прием, — обычным повелительным тоном сказал однажды Скорцени всем троим, — вы меня сопровождаете.

Машину вел Отто, следуя за громоздким черным лимузином Скорцени. Сергей, вытянув ноги наискосок, к противоположной двери, дремал на заднем сидении, Костя поминутно зевал и сердито ворчал:

— Я бы сейчас минут шестьсот поспал с удовольствием. Чего я не видел на приеме?

Отто улыбнулся:

— Еще ругать себя будешь, если не увидишь дуче. Представь себе трогательную встречу спасителя и спасенного, и тебя слеза прошибет. Особенно умилительна она для нас, знающих, сколько динамита приготовил спаситель для спасенного...

— Ты думаешь, динамит...

— Я иносказательно говорю. На деле для дуче автоматной очереди хватит. Немцам приходится класть свои головы за дуче, — с горечью продолжал Отто. — В прошлом августе партизаны целую неделю сражались с нашей дивизией, направлявшейся к альпийским перевалам, чтобы не допустить прорыва англо-американцев из Южной Франции в Италию...

Лисовский с интересом внимал немцу, сопоставляя рассказ Отто с известными ему самому сведениями.

— Дуче довел дело до возникновения партизанских республик,— говорил Отто, зорко наблюдая за крутыми поворотами капризной дороги, петляющей между густо поросшими лесом холмами. — Наиболее крупные были созданы в Оссоле, Карнии и Монферрато...

У настежь раскрытых тяжелых ворот итальянские солдаты с автоматами задержали машины. В сдвинутых на ухо черных беретах с кокардой в виде черепа со скрещенными костями и буквы «М», в непромокаемых куртках серо-зеленого цвета, широких шароварах с напуском на высокие ботинки, развязные молодчики обшаривали подозрительными взглядами немцев в кабинах и расступились по команде офицера. Отто подрулил к парадному подъезду трехэтажного дворца из белого камня, окруженного вековыми пиниями. Друзья вышли и, ожидая Занднера, отогнавшего машину на стоянку, с любопытством разглядывали огромный, густо заросший парк, на аллеях которого мелькали вооруженные черные фигуры охранников.

Офицер в светло-зеленой форме увлек Скорцени за собой, а Сергей Костя и Отто остались в большом зале среди полусотни вполголоса беседующих мужчин и женщин. Парни подошли к потемневшей от времени старинной картине и одиноко принялись разглядывать кентавров, обнаженных амазонок, развлекающихся среди пышной растительности.

— Франц! Фриц! Отто! — они с удивлением оглянулись на женский голос и увидели изящную даму, пересекающую паркет зала. Сперва не узнали Карлу, настолько преобразило ее длинное вечернее платье с глубоким вырезом, искорками сверкающие в электрическом свете драгоценности на шее и голых руках. — Я рада вас видеть...

Сергею следом за Лисовским пришлось коснуться губами благоухающих пальцев итальянки. Он простодушно удивился, как она не переломится при пышной груди и тонкой, осиной талии. А Костя зарделся маковым цветом и что-то невразумительное лопочет. Эх, зря Карла изгибается перед ним, кажет себя со всех сторон... Подхватила знакомцев под руки, повела через зал, а сзади скучливо вышагивал Отто. Итальянцы провожали взглядами неуклюжих, солдафонистых немцев, злорадно посмеивались над ними. Подвела к пожилому, расслабленному мужчине с лицом грустного клоуна, на котором выделялись бледно-голубые глаза под тяжелыми веками. В петлице фрака приколота свастика. Он равнодушно раскланялся, что-то спросил у Занднера.

— Нет, синьор, не понимаю, — отозвался тот по-итальянски.

— Мой муж — банкир, — поторопилась сообщить Карла, — и не имеет в это смутное время свободной минуты. Но на приглашение дуче он не посмел ответить отказом. Обычно он нигде не бывает, и мне приходится самой посещать приемы... Мы будем рады, если вы навестите нас в Милане.

Банкир безразлично прислушивался к щебетанию жены, полузакрыв глаза и брезгливо оттопырив нижнюю толстую губу. Сам в разговор не вмешивался, никаких чувств на лице не проступало, и было неясно, понимает он немецкую речь или нет. Отто отделывался односложными междометиями, а Сергей молчал, удивляясь, как одна баба может четырех мужиков заговорить.