Редьярд Киплинг - Наулака

— На этот раз полковник Нолан ничего не скажет, — продолжал Тарвин. — К тому же это будет на руку вашим приближенным.

— Которые так же близки и ему, — заметил магараджа.

Действие опиума заканчивалось, и голова его упала на грудь.

— Тогда я начну завтра же, — сказал Тарвин. — Это стоит посмотреть. Мне нужно найти удобное место, чтобы запрудить реку, и вы, вероятно, можете дать мне несколько сот каторжников.

— Но зачем вы приехали сюда вообще? — спросил раджа. — Чтобы делать плотины на моих реках и переворачивать все вверх дном в моем государстве?

— Потому, что вам полезно смеяться, магараджа-сахиб. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Я буду каждый вечер играть с вами в «пачиси», пока вы не устанете, и я могу говорить правду — большая редкость в этих местах!

— Сказали вы правду насчет магараджа Кунвара? Действительно он нездоров?

— Я сказал вам, что он не очень силен. Но у него нет никакой болезни, от которой не могла бы вылечить его мисс Шерифф.

— Правда это? — спросил магараджа. — Помните, он наследует мой трон.

— Насколько я знаю мисс Шерифф, он взойдет на этот трон. Не тревожьтесь, магараджа-сахиб.

— Вы ее большой друг? — продолжал его спутник. — Вы оба из одной страны?

— Да, — согласился Тарвин, — и из одного города.

— Расскажите мне про этот город, — с любопытством сказал магараджа.

Тарвин очень охотно рассказал, рассказал длинно, с подробностями и, по-своему, правдоподобно, в порыве восторга и любви забывая, что магараджа, в лучшем случае, мог понять одно из десяти его смелых западных выражений. На половине его восторженных излияний раджа перебил его вопросом:

— Если было так хорошо, то почему вы не остались там?

— Я приехал повидать вас, — быстро ответил Тарвин. — Я слышал о вас.

— Так, значит, правда, что, как поют мне мои поэты, моя слава распространилась по всем четырем краям света? Я наполню золотом рот Буссанта-Рао, если это так.

— Вы можете прозакладывать свою жизнь. Однако вы, может быть, желаете, чтобы я уехал? Скажите только слово.

Тарвин сделал вид, что сдерживает коня.

Магараджа погрузился в глубокое раздумье и когда заговорил наконец, то произносил слова медленно и отчетливо, чтобы Тарвин понял каждое из них.

— Я ненавижу всех англичан, — сказал он. — Их обычаи — не мои обычаи, и они подымают такой шум из-за каждого убитого человека. Ваши обычаи — не мои обычаи, но вы не доставляете мне беспокойства, и вы друг госпожи докторши.

— Ну, надеюсь, что я также и друг магараджа Кунвара, — сказал Тарвин.

— Вы действительно его друг? — спросил магараджа, пристально смотря на него.

— Действительно. Желал бы я видеть человека, который осмелился бы тронуть малютку. Он исчез бы, государь, исчез бы, его не стало бы. Я вытер бы им улицы Гокраль-Ситаруна.

— Я видел, как вы попали в рупию. Сделайте это еще раз.

Тарвин, ни минуты не думая о фоклольском жеребце, вынул пистолет, подбросил в воздух монету и выстрелил. Монета упала рядом — на этот раз она была целая — с простреленной серединой. Жеребец бросился со всех ног, кобыла магараджи поскакала. Сзади раздался громовой топот подков. Конвойные, до тех пор почтительно державшиеся на расстоянии четверти мили, летели во всю прыть с пиками наперевес. Магараджа несколько презрительно рассмеялся.

— Они думают, что вы выстрелили в меня, — сказал он. — Они убьют вас, если я не остановлю их. Остановить их?

Тарвин выдвинул челюсть особым, свойственным ему способом, повернул жеребца и, не отвечая, стал поджидать скакавших всадников, сложив руки на луке седла. Отряд летел: все наклонились вперед, держа наготове пики; капитан отряда размахивал длинной прямой раджпутанской саблей. Тарвин скорее почувствовал, чем увидел, как узкие ядовитые острия копий сошлись в одну точку на груди жеребца. Магараджа отъехал на несколько ярдов и смотрел на Тарвина, который стоял одиноко в центре равнины. На одно мгновение, перед лицом смерти, Тарвин подумал, что ему было бы приятнее иметь дело с кем угодно, только не с магараджей.

Внезапно его величество крикнул что-то: острия копий опустились, как будто по ним ударили, и отряд, разделившись на две половины, вихрем пролетел по обеим сторонам Тарвина, причем каждый всадник старался проскакать как можно ближе к стремени его лошади.

Белый человек смотрел вперед, не поворачивая головы, и магараджа одобрительно проворчал что-то.

— Сделали ли бы вы это для магараджа Кунвара? — спросил он после некоторого молчания, поворачивая свою лошадь так, чтобы снова ехать рядом с Тарвином.

— Нет, — спокойно ответил Тарвин. — Я задолго начал бы стрелять.

— Как? Против пятидесяти человек?

— Нет, я стал бы стрелять в капитана.

Магараджа затрясся в седле от хохота и поднял руку. Командир отряда рысью подъехал к нему.

— Слышишь, Першаб-Синг-Джи, он говорит, что застрелил бы тебя. — Потом он, улыбаясь, обернулся к Тарвину: — Это мой двоюродный брат.

Толстый раджпутанский капитан улыбнулся до ушей и, к удивлению Тарвина, ответил на отличном английском языке:

— Это годилось бы для иррегулярной кавалерии — понимаете, убивать подчиненных, — но у нас вполне английская дисциплина, и я состою на службе королевы. Вот в германской армии…

Тарвин, сильно изумленный, смотрел на него.

— Но вы не имеете отношения к военному искусству, — вежливо сказал Першаб-Синг. — Я слышал, как вы выстрелили, и видел, что вы делали. Но извините, пожалуйста: когда стреляют вблизи его величества, то мы, по приказу, должны приблизиться к нему.

Он отдал честь и отъехал к своему отряду.

Солнце стало неприятно припекать, и магараджа с Тарвином поехали обратно к городу.

— Сколько арестантов можете вы дать мне? — спросил Тарвин.

— Все мои тюрьмы заполнены, и, если желаете, берите всех! — раздался восторженный ответ. — Клянусь Богом, сахиб, никогда не видал ничего подобного. Я отдал бы вам все.

Тарвин снял шляпу и со смехом вытер лоб.

— Очень хорошо. Тогда я попрошу у вас то, что ничего не стоит вам.

Магараджа что-то проворчал с сомневающимся видом. Обычно у него просили то, с чем ему не хотелось расставаться.

— Это новые для меня слова, Тарвин-сахиб, — сказал он.

— Вы поймете, что я говорю серьезно, когда скажу вам, что мне хочется поглядеть на Наулаку. Я видел все ваши бриллианты и золотые экипажи, но не видел Наулаку.

Магараджа проехал несколько шагов, не отвечая.

— Так о нем говорят и там, откуда вы приехали? — наконец проговорил он.

— Конечно. Все американцы знают, что это самая драгоценная вещь в Индии. Это написано во всех путеводителях, — нахально сказал Тарвин.

— А книги не говорят, где оно? Ведь англичане такой проницательный народ. — Магараджа почти улыбался, смотря прямо перед собой.