Михаил Попов - Барбаросса

Кто-то из прислужников шепнул на ухо господину секретарю, что в приемной кардинальского дворца появился странный господин, одет как бродяга, но при этом ведет себя как очень важная персона.

– Чего он хочет? – Скансио фыркнул.– Даже если бы эта важная персона была одета подобающим образом, я бы посоветовал ей убираться вон. Его преосвященство болен.

Служитель, видимо получивший значительную мзду от странного гостя, попробовал настаивать:

– Я сказал ему об этом, но он заявил мне, что его визит облегчит муки его преосвященства.

Секретарь поглядел оценивающе на лежащего кардинала.

– Нет, я не могу его тревожить.

Служитель поклонился.

– Но этот господин добавил в конце, что если его не пропустят, то он войдет сам.

– Он сумасшедший?

– Взгляд у него немного безумный, но речь вполне связная.

– Может быть, он соизволит назвать свое имя?

– Он уже назвал его.

– Ну!

– Он сказал, что его зовут Игнасио Тобарес.

– Генерал?! – воскликнул Скансио.

– Генерал? – проскрипел лежащий.

– Прикажете позвать?

– Да, Скансио, и немедленно. А вы, доктор, помогите мне сесть.

– Вам нежелательно садиться!

– А вам нежелательно говорить глупости.

Самое интересное, что в это же самое время нечто подобное происходило в доме, который занял в Мадриде отец Хавьер. В келью святого отца, где он сидел, как всегда, в окружении старинных пергаментов, полусгоревших свечей, вставленных в подсвечники, напоминающие изяществом линий пыточные инструменты, вошел тихий Педро и доложил, что у ворот дома стоит человек, желающий поговорить с отцом Хавьером.

Старик осторожно погладил гладко выбритую тонзуру [37], пожевал губами, прищурился:

– Ты кому-нибудь сообщал о том, кто на самом деле снял этот дом?

Педро отрицательно покачал головой.

– Подумай, может, ты проговорился случайно, сболтнул какому-нибудь торговцу на рынке? Может быть, тебя спрашивал квартальный альгвасил?

– Квартальный альгвасил меня спрашивал, но я ему назвал имя, которое было велено назвать в таком случае.

– Ты не примечал возле нашего дома никаких подозрительных личностей?

– Сегодняшний гость – это первая подозрительная личность за все время.

Как он выглядит?

– Еще довольно молодой человек, но уже претерпевший в жизни немало. И выговор.

– Иностранец?

– Кастильский ему ведом хорошо, но выговор выдает в нем иностранца.

Было заметно, что отец Хавьер немного занервничал. Он встал и прошелся по своей келье.

– Иностранец…

– По всей видимости, святой отец.

– Обликом не схож ли он с арабом или турком?

– Он явно житель страны не северной, но ничего сарацинского мне в нем не увиделось.

– Ладно, поговорить мне с ним придется, но вместе с тем надо принять некоторые меры предосторожности.

– Я велю двоим братьям прийти сюда, и сам тоже буду наготове.

– В этом подвале, ваше преосвященство, я провел четыре месяца. Ни одного лучика света за все это время, ни одного известия с воли.

Нынешний генерал Тобарес весьма мало походил на себя прежнего. Загар сошел полностью с его щек, и сами щеки сильно ввалились. Из-за длительного пребывания в темноте глаза сделались как бы близоруки и все время слезились, если свет падал прямо на лицо недавнему пленнику.

Руки были замотаны, что выглядело весьма странно в жаркий полдень.

– Крысы,– ответил дон Игнасио, когда у него поинтересовались на этот счет.

– То есть?

– Однажды я заснул слишком крепко и не почувствовал боли от их зубов. В результате мизинцы безобразно обгрызены.

– Святая Бригитта,– прошептал Скансио.

Кардинал, морщась от боли в собственных суставах, позволил себе усмехнуться:

– Между прочим, тюрьму в Алжире строили мы.

Смысл замечания остался не вполне ясен собравшимся у ложа. Они переглянулись. Его преосвященство продолжил:

– Я это к тому, что рассказами об ужасах тюремной жизни никого тут не удивить. Попробуйте нас удивить историей своего спасения.

Генерал охотно кивнул:

– Обретение мною свободы напоминает собой сказку. Я уже отчаялся выйти когда-нибудь из моего каменного мешка и совершенно потерял счет времени…

– И тут сам собой явился спаситель? – Голос кардинала звучал несколько язвительно, но дон Игнасио отнес это на счет тех страданий, которые старику приходилось преодолевать во время разговора.

– Именно сам собой. Вместо вонючего сарацина, приносившего мне еду раз в сутки, ко мне спустился человек с факелом и ключами от моих кандалов.

– Он не представился?

– Жаль, но нет, я не знаю имени человека, за которого должен до конца дней возносить молитвы к престолу Всевышнего.

– Он вывел вас наружу и дал лошадей?

– Он вывел меня наружу и дал лошадей. И проводника. Была ночь, поэтому мои глаза могли постепенно привыкать к…

– Была ли за вами погоня?

– Я не заметил. Впрочем, мы не слишком долго блуждали по пустыне. Да я был и не способен к долгой скачке. Еще до рассвета мы оказались в маленьком порту на берегу моря. Я не сумел узнать, как он называется. На рассвете небольшое парусное судно…

– С немым капитаном и немыми матросами…

Генерал покачал головой:

– Капитан со мною заговорил. Правда, когда я попытался расспросить его обо всей этой истории подробнее, он уклонился от разговоров.

– Своего имени и других каких-нибудь имен он, конечно, не назвал.

Кардинал закрыл глаза, и тихий стон сорвался с его белых, чуть запекшихся губ.

Генерал Тобарес переждал этот прилив страдания и осторожно продолжил:

– Перед тем как мы должны были войти в порт Малаги, он дал мне письмо.

– Письмо?

– Письмо?!

– Письмо!

Почему-то именно это сообщение заставило оживиться всех без исключения присутствующих. Вскрикнули все – и кардинал, и секретарь, и врач. Дону Диего было совсем уж не к месту волноваться. Он понял, что сделал глупость, и потупился.

Скансио изучающе поглядел на лекаря.

Кардинал тоже бросил суровый взгляд на дона Диего, и от этого взгляда врачу сделалось хуже, чем пациенту.

– Оно с вами?

– Да, ваше преосвященство.

– Вы считаете возможным мне его показать?

– Клянусь всеми силами небесными – да. Тем более что оно предназначено вам.

– Чем вы можете удостоверить ваши слова?

Иностранец вяло улыбнулся.

– Ничем. Вам придется поверить мне на слово, что я Антонио Колона, в недавнем прошлом кардинал Римской католической церкви, член папской курии.

Отец Хавьер внимательно смотрел на него сквозь заляпанный салом подсвечник.

– Каким же образом вы лишились и своего сана, и своего положения? С таких высот не падают по собственной воле или по недоразумению, согласитесь. Лишь стечение обстоятельств, исключительно роковых, могло привести к такому итогу.