Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда

Только через восемь остановок и тридцать три дня плавания они оказались в Блю-Хедж-Холле у Соломона Бриджмена. Себастьян вздохнул с облегчением.

Было 6 мая 1748 года.

Хозяин дома неотрывно смотрел то на отца, то на сына, словно ребенок, следящий восхищенным взглядом за шариками в руках жонглера.

— Господи! — воскликнул он наконец. — Да у меня же в глазах двоится!

Себастьян рассмеялся. Похоже, Александра это тоже позабавило.

Англичанину исполнилось шестьдесят девять лет, но главное изменение, произошедшее в нем за те три года, что они с Себастьяном не виделись, состояло в том, что теперь ему приходилось делать усилие, чтобы встать. Призвав своего все еще бодрого дворецкого Бенедикта, он приказал подать «самый прекрасный ужин, какой только можно вообразить».

Верный слуга расстарался на славу, видимо сам взволнованный теплой встречей. Казалось, что Бриджмен отнесся к Александру собственному внуку. Он был так растроган, глядя на юношу, что его глаза беспрестанно увлажнялись. Себастьян поздравил себя: теперь его планы окончательно определились.

— Соломон, — сказал он, — если Александр согласен, я бы хотел, чтобы вы довершили его образование, как это сделал бы я сам.

Оба повернулись к юному князю: теперь настал черед Александра смахнуть слезу.

— Отец, — ответил он, — мне понятна любовь, которую вы питаете к господину Бриджмену. Слушать его будет для меня честью и радостью.

Себастьян наклонился через стол и положил руку на ладонь сына.

— Лучшего я бы и не желал. Соломон научит вас и самым возвышенным, и вполне обыденным вещам — ничуть не хуже, если не гораздо лучше, чем я. Ибо его опыт бесконечно превосходит мой собственный и за эти последние годы наверняка не обеднел.

Бриджмен улыбнулся. Себастьян сделал паузу и продолжил:

— Александр прожил большую часть своей жизни во чреве, а не в голове мира. Голова — это Запад. Мне придется часто разъезжать. Я хочу, чтобы он воспользовался необходимым покоем, чтобы изучить жизнь этого Запада, овладеть его историей и философией. Александр превосходный фехтовальщик и наездник. Если же он вдобавок овладеет такими искусствами, как живопись и музыка, я буду только рад.

Бриджмен испытующе посмотрел на Себастьяна.

— В некотором смысле вы хотите сделать из него себя самого, но доведенного до совершенства.

Себастьян помолчал немного, потом сказал:

— В свое время один американский индеец предрек мне, что раз я спас жизнь, то их у меня будет две. А не так давно Александр заявил, что хочет стать мной.

— Понимаю, куда вы клоните, — сказал Александр весело.

Это разрядило обстановку, до этого, быть может, слишком уж торжественную.

Три дня спустя Лондон ошеломила весть о падении Маастрихта, осажденного войсками маршалов Сакса и Левендаля. Сдача крепости произошла на следующий день после возвращения Себастьяна; он увидел в этом предзнаменование. Беспорядочная политика и необузданные капризы правителей Австрии, Англии, Соединенных провинций и России привели к катастрофе. Себастьян еще раз убедился, что, оставаясь на службе у Засыпкина при посредничестве Банати, он лишь закрепит за собой подчиненную роль: у него никогда не будет решающего голоса.

Он был обескуражен. Прошло несколько недель, в течение которых он наблюдал за учебой Александра и обсуждал с Соломоном их собственные дела. Ему хотелось возобновить исследование иоахимштальской земли, но главный ее запас находился в подвалах Нюрнбергского банка, а шкатулка с фунтом вещества — в тайнике его особняка на Херренгассе в Вене.

Так что в итоге Себастьян опять вышел в море и через неделю благополучно достиг Нюрнберга. Он заказал еще один обитый свинцом ларец, поместил туда целых три фунта таинственной земли и пустился в обратный путь. Трясясь в почтовой карете, он подумал, что неудобно держать часть своих вещей и книг в Вене, а другую в Лондоне; неплохо бы иметь собственное пристанище, где все это можно было бы объединить. Во Франкфурте Себастьян справился у бургомистра, не продаются ли поблизости какие-нибудь имения. Ведь, в самом деле, Франкфурт находился на разумном расстоянии и от Соединенных провинций, и от Англии, и от Франции с Австрией. Бургомистр сообщил, что герцог Вильгельм Гессен-Кассельский действительно желал бы продать участок земли и леса неподалеку, вместе с расположенными там же маленьким замком и фермой.

Себастьян написал владельцу, и тот, прислав нарочного, любезно попросил навестить его в замке Ганау близ Франкфурта.

— Граф де Сен-Жермен! — воскликнул сердечно герцог, когда дворецкий провел Себастьяна в парадную гостиную замка. — Боже, какая честь, сударь. Мои венские друзья, князь фон Лобковиц и многие другие, говорили мне о вас столько лестного! Будучи в Вене, я надеялся встретить вас, но мне сказали, что вы уехали на Восток.

— Сожалею, что разминулся с вами, — ответил учтиво Себастьян. — Я около двух лет провел в Индии.

— В Индии! С каким удовольствием я бы услышал от вас об этом путешествии!

Герцог пригласил Себастьяна отобедать, а потом и погостить в замке, заявив, что они завтра же могли бы посетить на досуге усадьбу и выставленные для продажи земли. [57] Доказано, что около 1750 г. Сен-Жермен действительно купил земли и дом в Германии, правда, неизвестно где. Мемуарист Й. Й. Бьорншталь сообщает в своем «Путешествии по Европе в 1774 г.» («Reise in Europa in 1774»), что гостил в замке герцога Гессен-Кассельского в обществе лорда Кавендиша и Сен-Жермена. Согласно «Мемуарам моего времени» (Копенгаген, 1861), Карл Гессенский, брат герцога, тоже принимал у себя Сен-Жермена четыре года спустя. Таким образом, он явно пользовался дружбой Гессен-Касселей, а значит, вполне можно предположить, что именно благодаря им и приобрел свое немецкое имение. (Прим. автора.) Слугам было приказано доставить багаж графа из франкфуртской гостиницы.

Себастьян принял знаки этого высокого благорасположения с неизменной любезностью и в тот же вечер отужинал в обществе самого герцога, его супруги, детей, родственников и ближайших вассалов. Но когда после ужина по приглашению Вильгельма Гессен-Кассельского мужчины расположились в библиотеке, чтобы выкурить сигару или выпить горячего шоколаду, а если угодно, то насладиться и тем и другим, хозяин дома вдруг завел раздраженную речь о неоднократных неудачах союзников.

— О чем сокрушается ваше высочество, если не о безумии властителей этого мира? — неожиданно спросил Себастьян.

Растерянное молчание воцарилось среди присутствующих.

— Что же происходило за последние годы на наших глазах, ваше высочество? — продолжил Себастьян звучным голосом. — Я прошу вас внимательнее вглядеться в это. Шесть лет назад курфюрст Баварский, одержимый иллюзией столь же грандиозной, сколь и пустой, но поддержанный своими придворными и несколькими соседними государями, решил, что Мария-Терезия Габсбургская — всего лишь вздорная матрона, которой надо бы почаще ходить к вечерне, нежели цепляться за австрийский престол, что превосходит ее возможности и не подобает презренной женской природе. Разумеется, он полагает, что трон должен отойти ему как несомненная собственность Виттельсбахов. Он тотчас же провозглашает себя эрц-герцогом Австрийским, а потом, упиваясь от ужина к ужину отсутствием возражений, королем Богемии.