Юрий Сергеев - Становой хребет

— Что говорить, дорога имеет громадное значение. Дорога — это всё! Питание, всякое железо на прииски, почта, да что говорить, сам, поди знаешь. Не стану попусту убеждать в нужности дороги. Одним словом — это цивилизация.

Недавно при мне вышло около Хатыми на трассу с десяток тунгусов-кочевников. Лопочут что-то по-своему, молятся Богам и духам, проводник кое-как перевёл, что назвали они с восторгом и уважением нашу дорогу Великой Тропой.

Так поразили их масштабы стройки. До этого дня они звали так Млечный Путь на небе. Вот, на какую высоту они вознесли трассу.

Идея пробить дорогу от Амура до Якутска родилась ещё в 1870 году. Верхне-Муйская компания золотопромышленного акционерного общества провела Джилиндинский тракт по рекам Гилюю, Уркану и Джилинде и затратила на стройку более трёх миллионов рублей.

Хозяева промыслов ничего не делали зря, всё окупилось. Строители даже перемахнули через Яблоновый хребет и на двухсотсороковой версте вышли к Тимптонским приискам. С последующим оскудением россыпей этот тракт, за ненадобностью, пришёл в негодность для летнего проезда.

Перед самой революцией от станции Сковородино, ныне города Рухлово, была изыскана и построена на Тимптоновские прииски другая трасса, поглотившая пять миллионов рублей. Но революция и гражданская война не дали её закончить, и она тоже разрушилась.

— Знаю, я ходил по ней, — отозвался Егор, — в иных местах оползни сошли, мосты смыло. Трудно проехать.

— Идём дальше, — закурил Яков, блаженно закрыв глаза, — ты не куришь, что ли?

— Нет. Давай дальше.

— После бурного разворота приисков на Алдане, возникла необходимость надёжно связать этот район с транссибирской железкой, а может быть, и к самому Якутску добиться. Три года назад спешно создалось управление строительства на Стрелке, это в верстах семидесяти от Ларинска.

Мы приступили к изысканиям. Работали зверски, шли тремя партиями: первая от Тынды до Тимптона, вторая от Тимптона до Хатыми, а третья от Хатыми до Томмота.

Всё сделали за один сезон. Но потом началось строительство неважнецкое. Денег уходило пропасть, а дело застопорилось. И вот, управляющего заменяют тремя приехавшими из Москвы инженерами.

— Я в Утёсном слыхал про них, — опять перебил Егор.

— Эти ударно развернулись — и вот, пожалуйста, кати хоть на автомобиле в свой Незаметный. Ох и требовали они с нас, да и сами крутились не зная отдыха. Правду говорят: «Глаза страшат, а руки делают»…

— Смотрю и не верю, — недоумевал Быков, — вспоминаю, как где-то по этим местам, зимником, пришли в Незаметный пять тысяч монгольских верблюдов с санями и грузом. Помогли они сильно. Вот было ужаса от их рёва, когда заголодовали они, изнурённые дорогой, и стали дохнуть.

А тут ещё морозы ударили. Мы объедались тогда дармовой верблюжатиной в любом виде. Ездовые монголы с собой увели малую часть, а остальных бросили. Нечем стало кормить. А ты, Яков, с начала трассы работаешь на ней?

— С первого дня. Хватили мы тут лиха в буреломах и болотах, вспомнить жутко. Предварительной рекогносцировки не было, сразу шли напролом из-за жёсткого срока изысканий. Не велось до нас даже технических обоснований по мерзлотно-метеорологическим и почвенно-грунтовым исследованиям.

Не было карт, а если и были, то царских времён, мы их звали «средне-потолочные», на них была такая брехня, что реки и ручьи текли в обратном направлении, иных вовсе не было. Мы поначалу даже блудили, а потом перестали картам верить.

Рубили визирные просеки и сомневались, туда ли идём? Куда бьёмся? Двигались на ощупь, полагаясь только на компас и звёзды, еды не хватало. Дожди льют, холод, сырость, а тут упрёмся в скалу или реку и давай кружиться, обход искать… Да… Мало кто выдерживал на такой работе.

Мы сами отлавливали артельки старателей, идущие к золоту, зачитывали им липовый мандат, что, только после работы на дороге, их допустят на прииски, и чуть ли не силой оружия заставляли поработать на просеке, но они вскоре сбегали, сманивая наших рубщиков, и мы опять выставляли посты на тропе, важно требовали документы у идущих и заворачивали их на день или на неделю к своим палаткам.

Короче, разбоем жили. Но сделали же всё, чёрт меня подери!

— Я в Утёсном уже автомобиль видел, даже испугался, откуда взялся он. Ведь, не раз ходил через Яблоновый хребет и знаю, какие там непролазные места. Чуду подобно!

— Да, через болота легли полувёрстовые стлани из брёвен, сколько грунта перевёрнуто, сколько мостов построено, не счесть. И всё вручную. Действительно, чудеса в решете. А сколько леса вырублено и затрачено труда!

Зубами прогрызали эту дорогу и добились. Радостно жить, глядя на то, что труд наш на пользу идёт. А помню… по лесной глуши продираешься с инструментом, и медведи от тебя шарахаются в испуге. Порушили мы косолапым покойную житуху, навсегда порушили.

Верблюдов я тех тоже видел, шли они зимней тропой с таким жалобным стоном, что кровь стыла в жилах. Тунгусы их боялись, как огня, ведь сроду не доводилось видеть таких уродливых животин. Плевались, глаза руками закрывали.

Кричали: «Нацяльник, пошто такой дурной зверь тайга пустил, олень пропади, белка пропади, тунгус тоже пропади». Ещё один припомнился случай. У горы Эвота набрели мы на балаган, вроде вот этого, из корья. Вонь от него шибает за версту, дышать нечем.

Подходим, а там живой приискатель. С виду только живой. Застиг их артель на перевале снег в начале июня, и он от усталости так уснул, что удосужился обморозить себе руки и ноги. Дружки потерялись в метели, а он набрёл на павшую лошадь и состроил балаган.

Выползал к падали и питался, отлёживался… К нашему приходу, руки до локтей у него уж сгнили, ноги почернели, а помирать не собирается, да ещё мечту лелеет к золоту попасть, планы на жизнь строит. Посчитали, что он тронулся умом. Сообщили врачу, тот пока добрался, а приискателя уж вороньё доедает…

Сколько судеб переломано вдоль нашей трассы… сколько их, болезных, полегло, трудно вообразить, а лошадиных костяков совсем не счесть… а всё — потому, что дороги не было, наобум пёрли — на авось надеялись. Дорога — это жизнь…

— Ну, а дальше куда норовишь податься? Тут уж скоро свернёте работу, дело к концу идёт…

— Шут его знает! Изыскания прикончим, и, если ещё куда не пошлют на прорыв, пойду геодезистом к дружку своему, Гришке Мотину, он давно манит меня снимать карту страны. Чтобы не блудили больше по тайге добрые люди, не пёрли куда попадя, а имели точную карту.

Экспедиция его базируется в Нагорном, а сам Гришка бродяжничает по Становому хребту и Алданскому нагорью до самого Охотска.

Вот это работа! Люблю такие пространства, звериные тропы, вольный воздух и возможность быть всегда и везде первым. С Мотиным мы вместе в Краснодаре учились.