Юрий Сергеев - Повести

— Нет, Фомич, пойдём к тому инженеру, другу твоему, сейчас, как раз, хорошо, ты взбудоражен и не отступишься.

— Ну, Сёмка! Пошли! Я из него счас всё вызнаю. Помяни моё слово. Внуча, пойдём с нами? Одевайся.

Кондрат молодел на глазах. Радость его была неуёмной, кружился вокруг Люси, помогая надеть пальто.

— Пальтёнка старая у тебя, так не годится, — он вывел её за руку на улицу и уговорил идти в магазин.

Пробился Фомич к директору универмага и вскоре принёс дублёнку. Что стоила она Кондрату, можно было судить по испуганному лицу директора и оторванной пуговице на его пиджаке. Кольца, серьги, ворох платьев — только успевали подавать и заворачивать. Люся смущённо жалась к прилавку.

Отнесли покупки к её подруге. Старик упросил переодеться, гоголем вышагивал рядом с нарядной девушкой.

Прошли почти весь городок. По маленькой улочке добрели к покосившейся калитке. Изба старая, вросшая в землю, пережила не одно поколение хозяев. Из трубы валит дым, двор забит снегом, протоптана от порога узкая тропинка к поленнице сухих дров.

Обмели ноги веником и зашли в тесный коридор. Кондрат отворил дверь без стука. Кособокие оконца бросают яркий свет на самотканный половик из тряпья. Стучат на стене ходики с кукушкой, растекается тепло от красной плиты.

— Валерьян Викторович! Живой? — гаркнул Фомич.

— Кто там? — отозвался сонный голос из другой комнаты. — Ты, Кондрат?

— А кто же ишшо, надоел, поди?

— Надоел… Уходи! Нет сил быть с тобой.

Разделись и пошли на голос. Худоликий старичок лежал на койке под одеялом, тревожно смотрел на гостей.

— Чё разлегся, не встречаешь?

— Простудился надысь. Отлёживаюсь, лекарства извожу.

— Помереть не вздумай! Я тебе и на том свете покоя не дам.

— Да хоть бы помереть, отвязаться от тебя.

— Хватит придуряться, вставай! — Фомич вытащил бутылку водки из кармана. — Выпьем, и всё расскажешь. Если опять промолчишь, живьём спалю в этой хате, чтоб не коптил белый свет.

— Ты спалишь, не сомневаюсь, — выпростал худые ноги из-под одеяла и потёр ладонями жёлтую щетину на лице. — Тебе-то, Кондрат, это горе зачем? Сам дуба скоро дашь. Прославиться хочешь?

— Хочу, чтобы ты человеком стал. Вот, чего хочу!

— Наливай. Огурцы из кухни принеси, хлеб, там ещё что-нибудь найдёшь. Стаканы на окне, только сполосни их, давно не пользовался. Говорят, водка простуду снимает?

— Водка простуду, а я камень пришёл с тебя снять, — вернулся Фомич со стаканами и краюхой чёрствого хлеба.

— Отстань, Кондрат, мне самому тошно. Этого друга из милиции прихватил или комбинатовский? Девку-то зачем приволок, в свидетели или в стенографистки?

— Мой начальник участка, Семён Ковалёв, свойский парень, не бойся. Летом работал у него. Жильное золото искал, шурфики бил.

— Вот неугомонный! Черти не дают тебе покоя. Нашёл?

— Рядом где-то. Неокатаное золото пошло, самородочки в камнях. Найду зимой иль следующим теплом. Там есть, кому искать, учёный очкарик приписался в шурфах, не выгонишь, продыху не даёт. Кое-как сбёг от нево. С таким азартом найдёт без меня.

Валерьян медленно выпил, долго сидел с сухой горбушкой у носа и снова заполз на кровать.

— Ищи… Раз делать нечего, ищи. Меня не тревожь.

— Нет, на этот раз от меня не вывернешься.

— Вывернусь, не от таких шустряков выворачивался. Что хочешь делай, не отдам. Жизнь вся пропала из-за шапки самородков. Не отдам, и всё! Катись отсель вместе с компанией!

— Ишшо не пропала, когда помрёшь, тогда пропадёт. Я десять кило сдал от артельщиков своих, теперь опять сделался молодым. Давай, Валерьян, выкладывай. Всё одно не отстану! Натешился игрушкой — и будя, меру знай. Твоё золото людям на пользу пойдёт. Добром вспомнят. Я ить к тебе с агромадной радостью явился, Валерьян. Не хошь, пока не говори.

— Что за радость? Что ещё отколол?

— Внучка у меня нашлась, вот она сидит.

— Не бреши, старый, за дурака принимаешь? Она же — эвенкийка.

— Помнишь, сказывал тебе, как меня, помороженного, отыскали на Джелтуле?

— Ну, помню.

— Вот тогда беда и стряслась. Бабка иё меня отходила. Писаная девка была, красавица. А вишь, как отблагодарил, не прощу себе этова. Молодой был, мозги набекрень.

Когда она меня везла на оленях в город, три ночевья было. Тогда и не стерпел. Шибко она ко мне привязалась после этова, назад ехать не хотела, с собой звала. Не прощу… Вот наделал делов.

— Повезло тебе… Жизнь прожил, дети есть, внуки, а у меня шаром покати, одна старость.

— Валерьян, расскажи хоть, как нашёл это проклятое золото, никогда не сказывал. Молодым интересно будет послухать.

Валерьян долго молчал, щурился, руки беспокойно шарились по одеялу, потом тихо обронил:

— Случайно… Попался на реке галечник кварца с прожилком золота. Тонюсенькая такая паутинка… С неё и началось. Начал вверх забирать, обследовать все притоки. Два года потратил, лазил всё в одиночку, карту составлял, пикетажку вёл, всё честь по чести. Ещё два голыша попались.

Забрёл я в ту осень в маленький ключик, а перед этим чуть не утоп, сбило на перекате речной водой, рюкзак унесло, в нём — пикетажки, карты всё, что за лето сделал. Хорошо, спички догадался в шапку положить.

Забрёл я в тот ключик на пути домой. Вода под камнями журчит на устье, кругом скалы и тёмные ельники. Один камень повис над тропой звериной, страх проходить. Как подсказал кто, что правильный путь держу…

— Рябиновый ключ?! — заорал Фомич и вскочил от стола. — По описанию похожий! Он, Рябиновый! Всё ж, я тебя расколол, старая калоша! Купил-таки…

— Не перебивай! — испуганно вскинулся на постели Валерьян. — Ошибся ты, не Рябиновый. Значит, так, зашел я в этот самый ручей и думаю: "Боле негде ему быть, здесь прячется!

Кайлушка и сапёрная лопатка у меня были за пояс заткнуты, поэтому не утопли на переправе. Весь распадок излазил, закопушками поизрыл, не могу нащупать.

Решил уже домой податься, да остановился перекусить брусникой в верховьях у маленького водопада. Там ручей ещё чистый, не завален курумом. Котелок армейский тоже сохранился, был к поясу привешен. Стал я его для чая с брусникой набирать и взглянул ненароком под водопадик.

Кварц забелел подо мхом! Достал кусок оттуда — и сразу удача! Вкрапления и малые нитки по нему бегут. Отвёл ручей по борту, сверху плотинку состроил, чтобы не мешала вода, и стал раздирать мох. Целую неделю ворочал и добился. Ну и жила открылась! Даже не поверил сначала.

Кварц сверху трухлявый, выветрелый. Полную шапку образцов набил кайлушкой, а не могу остановиться, тянет вглубь. Радовался, как дитя! Прыгал, орал, думал, с ума сойду. Открытие сделал. Эха-ха-а…

Яму завалил от дурного глаза, лишнее золото припрятал в корнях дерева, ить наворотил — не унести. Плотинку разбросал, воду пустил и попёр на прииск. Чуть не подох с голоду в дороге. Дальше знаешь, как обернулось.