Евгений Войскунский - Экипаж «Меконга» (С иллюстрациями)

— Кто последний?

Приземистый гражданин в коричневом кожаном пальто оторвался от газеты и неодобрительно глянул на Николая;

— Я крайний. Только не лично. Лично за мной занимала гражданка… — Он осмотрелся. — Вон она, в черной шубе. Будете за ней.

Николай мельком взглянул на гражданку в черной шубке и белой шапочке. Она стояла спиной к нему у киоска «Союзпечати».

Кожаное пальто, простуженно потягивая носом, углубилось в международное обозрение. Николай, пользуясь преимуществом роста, от нечего делать стал просматривать через плечо гражданина газетные заголовки. Его заинтересовала заметка о выставке «Трофейная техника шпионажа и диверсий», открытой недавно после ремонта. В заметке описывались новые экспонаты. Остатки самолета-разведчика одной заморской державы, сбитого нашими летчиками… Бесшумные пистолеты… Портативные рации… Отравленная булавка… Оборудование итальянского диверсанта из пресловутой Десятой флотилии, который погиб в 1942 году в одном из Каспийских портов, — его тело было случайно найдено в. прошлом году в подземелье. Диверсант, очевидно, принадлежал к ордену иезуитов, так как носил на шее толстую пластинку с выгравированными начальными буквами…

Что такое?… Николай подался вперед и впился взглядом в петитные строчки.

«…Начальными буквами девиза иезуитов «AMDG»…

Кожаное пальто раздраженно сказало:

— Не люблю, молодой человек, когда мне в ухо дышат.

— Извините, — пробормотал Николай и кинулся к газетному киоску. — «Московскую правду», пожалуйста!

Он схватил газету и тут же, у прилавка «Союзпечати», стал перечитывать про итальянца.

Вдруг он почувствовал чей-то пристальный взгляд. Досадливо покосился на соседку — ту самую, в черной шубке. И даже головой дернул, как от удара в челюсть: рядом с ним стояла Маргарита Павловна.

— Вы… вы в Москве? — растерянно сказал он.

— Как видите. — Она пристально смотрела на него, глаза у нее были невеселые.

— А я в командировке… — Николай кашлянул и начал складывать газету.

«Дурак! — выругал он себя. — Очень ей интересно, что ты в командировке…»

— Вы едете домой? — спросила Рита, наблюдая за нервными движениями его пальцев.

— Да. Хочу на среду взять билет. А вы?

— Завтра уезжаю.

Николай сунул многократно сложенную газету в карман. Рита повернулась к продавщице:

— Я возьму эти открытки.

Она отложила пять или шесть открыток с Цветными репродукциями. Николай рассеянно взглянул на них. Какой-то северный пейзаж. Левитановский «Март». «Вирсавия». Картинка в билибинском духе: корабль с выгнутым парусом, на котором изображено солнце, подходит к пристани, где бородатые люди в длинных кафтанах стоят у пушек, окутанных клубами дыма…

Он сказал первое, что пришло в голову:

— «Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят».

— Да. — Рита расплатилась с продавщицей и сунула открытки в сумочку. — С детства люблю эту сказку.

— Я тоже, — сказал Николай. — Когда-то в детстве я перерисовывал эту картинку.

— Перерисовывал? — Рита резко повернулась к нему и посмотрела в упор. — А рисунок никому не дарили?

У Николая перехватило дыхание. Во все глаза он смотрел на это милое, переменчивое, вопрошающее лицо — и вдруг увидел… Проступили давно знакомые черты… задорный нос, обсыпанный веснушками, озорная улыбка, желтые воинственные косички…

— Желтая Рысь? — прошептал он.

Что делала Рита в Москве?

Подруга встретила ее на вокзале и привезла к себе. В тот же день Рита отправилась на Пироговскую и записалась на прием к известному профессору-невропатологу. Профессор принял ее через два дня и внимательно выслушал взволнованный Ритин рассказ.

— Специальный курс лечения, — сказал он. — Только это поможет вашему мужу. Курс нелегкий и длительный, но в нем единственное спасение. У вас в городе успешно практикует доктор Халилов, мой ученик. Вы должны убедить мужа лечь к нему в больницу. Дело в том, что закон разрешает лечение от наркомании только с согласия самого больного. Употребите все свое влияние, чтобы получить согласие мужа. Чем скорее, тем лучше. Я дам вам письмо к доктору Халилову.

Рита встревожилась еще больше. Решила, не дожидаясь конца каникул, выехать домой. Но подруга уговорила ее остаться в Москве еще хотя бы на неделю.

— Сумасшедшая, тебе надо рассеяться, отвлечься, набраться сил, — говорила она. — Посмотри, на кого ты стала похожа. Прежде чем браться за лечение своего муженька, приведи себя в порядок! Свежий воздух и снег — вот что тебе нужно. Завтра мы смотрим чехословацкий балет на льду. В воскресенье возьмем лыжи и поедем за город…

Каждый вечер она водила Риту то на каток, то в театр, то на стадион. Ни на шаг не отпускала от себя. Но днем, когда подруга была на работе, в своей архитектурной мастерской, Рита оставалась одна в пустой квартире. Она читала, слушала утренние концерты по радио или отправлялась бродить по городу.

Дважды к ней наведывался гость.

Опрятин приехал в Москву тем же поездом, что и Рита. Морозным утром, когда поезд стоял в Минеральных Водах и Рита прогуливалась по перрону, Опрятин подошел к ней, заговорил. В Харькове они снова встретились на перроне, и Рита дала ему номер телефона подруги.

Итак, дважды ее навещал Опрятин. В его присутствии она чувствовала себя неспокойно. Казалось, будто за ним стоит тень ее мужа. Что-то грозное, тревожное наплывало вдруг…

Опрятин говорил мягко, сочувственно. Он был согласен с мнением профессора: Анатолию Петровичу следует пройти курс лечения. Он, Опрятин, поможет ему получить отпуск любой продолжительности. Маргарита Павловна не должна беспокоиться: особо тревожных симптомов пока нет. Анатолий Петрович бодр и увлечен работой.

«Работа! — думала Рита. — Каторжная, нескончаемая, бессмысленная. Она отняла у меня Анатолия…» Опрятин, угадывая ее мысли, говорил:

— Мы сейчас на правильном пути, Маргарита Павловна. Но учтите: срок окончания работы во многом зависит от вас…

В третий раз Опрятин пришел сегодня утром. За окнами выла метель. В комнате было тепло, из репродуктора лилась беспокойная, напряженная музыка.

— Вальс из «Маскарада», — негромко сказала Рита. Опрятин сидел на диване, закинув ногу на ногу, и отбивал такт носком ботинка.

— Маргарита Павловна, — сказал он, когда скрипки, взлетев, оборвали мелодию. — Я рискую надоесть вам, но вынужден снова говорить о ноже Матвеева.