Иван Алексеев - Западня для леших

Государева служба леших, вопреки опасениям Дымка и Ропши, пока протекала без потерь и других неприятных неожиданностей. Буквально на следующий день после царского приема лешие через внедрившихся в город переодетых особников определили места застав и участки дозоров и приступили к в общем-то привычному и несложному занятию по охране и обороне. Днем на заставах было спокойно. Несколько раз задерживали подозрительного вида молодцов, которых сдавали московской страже. Стража эта была немногочисленной и днем преимущественно спала или считала ворон на своих заставах, зато ночью пряталась. Ночью в кривых и тесных улочках столицы кипела бурная жизнь, обозначавшая себя приглушенными или яростными криками, звоном железа, глухим стуком ломаемых ставен или ворот. Группы леших с застав, ведомые освоившими город особниками, мчались в направлении шума и практически всегда имели богатый улов. Быстро и надежно повязанные молодцы только хлопали от неожиданности глазами и удивленно матерились. Особники проводили короткие допросы, после чего пленных препровождали в стражницкий приказ. Начальник особой сотни, дьякон Кирилл, заносил результаты допросов в секретные свитки и почему-то с каждым днем становился все более задумчивым и хмурым, что, впрочем, замечали всего несколько сведущих людей.

В отличие от застав, дозорные группы леших, сопровождавшие обозы по окрестным дорогам, не скучали и днем. У них пленных было меньше, зато трупов – больше. В скоротечной сшибке, когда находишься в роли атакованного, остается только валить нападающих и лишь затем вязать оставшихся, если таковые, конечно, еще окажутся. Но к концу недели нападения на обозы, сопровождаемые лешими, прекратились как по команде. Дьякон Кирилл отметил это в своих записях и доложил Дымку мнение о необходимости собрать военный совет.

На военном совете дьякон продемонстрировал чертеж, изображающий во времени и пространстве нападения внутри города и в его окрестностях, а также перемещения застав, секретов и дозоров леших. Демонстрацию чертежа он сопроводил подробными объяснениями, из которых следовало, что, во-первых, в большинстве своем действия разбойных ватаг выглядят как согласованные, во-вторых, с некоторых пор о перемещениях леших им становится заранее известно. Допросы пленных ничего не дали: попадалась, в основном, шелупонь, которая ничего не знала. Все истории выглядели стандартно: намедни пил в кабаке, подсели мужички, угостили, сдружились, предложили взять добычу… Таким образом, продолжение прежней тактики не имело смысла. Назрела необходимость перекрыть утечку сведений о наших действиях и попытаться нащупать головку разбойного люда, столь хорошо организованного и многочисленного. И для этого следовало опереться на местные силы, которые доподлинно знали обстановку и готовы помочь.

Дымок, давно готовивший тайную встречу с митрополитом, согласно кивнул. Ропша также согласился с выводами дьякона, со вздохом посетовал на свою старость и неумелость, поскольку в таких делах, как ловля разбойников, он сроду не участвовал и учиться ему уж, пожалуй что, поздно. Однако он слышал краем уха, что есть в Москве человек, который может подсобить: стражник плотницкой слободки Степа. О его храбрости и честности ходили среди простого московского люда многочисленные легенды. Решено было отправить к нему для начального знакомства не особников или десятников, а кого-нибудь из лихих бойцов, с которым Степа, судя по рассказам о нем, быстрее нашел бы общий язык.

По пустынной улице, по которой Михась с бойцами шел для встречи с местным стражником, бодрой рысью навстречу им вылетел малец лет десяти-двенадцати, оседлавший хворостину, в дерюжной рубахе навыпуск и частично целых портках из аналогичной материи. Увидев увешанных оружием незнакомцев в иноземном одеянии, он резко остановился, разинул рот и вытаращил на них круглые глазенки.

– Здорово, дружинник! – приветствовал его Михась, остановившись и привычным жестом поднося ладонь к берету. – Как служба?

Малец не отвечал, завороженно уставившись на леших.

Михась присел так, чтобы оказаться вровень с малышом, улыбнулся, по-свойски подмигнул:

– Слышь, боец, мы дозорные, царевы слуги, ищем стражника Степу. Будь другом, проводи нас к нему.

По-видимому, знакомое имя и улыбка Михася возымели положительное действие на мальчугана. Он обрадованно закивал, ответил чистым звонким голоском:

– Пойдемте, дяденьки, он туточки живет, рядышком!

Потом перевел взгляд на торчавшую над правым плечом присевшего Михася рукоятку сабли, наискось висевшей у него за спиной. Робко протянул руку, коснулся пальцем стального набалдашника в форме клюва, провел по стержню, обмотанному почернелой буйволовой кожей, перехваченной спиралью из толстой витой серебряной проволоки, погладил гарду, покрытую изящной насечкой.

Михась по-дружески похлопал его по плечу:

– Успеешь еще, брат, в эти игрушки наиграться… Пойдем-ка к Степе: служба не ждет!

Дом стражника располагался за высоким забором из широких, потемневших от времени плах. Над забором густо свисали ветви яблонь с еще маленькими зелеными завязями. Малец ухватился за кованое железное кольцо, висящее на калитке, смело постучал. В глубине двора скрипнула дверь избы или сарая, послышались твердые быстрые шаги, и калитка распахнулась. Степа был высок, широк в плечах и, может быть, чуточку тучен. Его белокурые, слегка рыжеватые волосы были по-казацки коротко пострижены в кружок, вислые усы тоже, пожалуй, напоминали о лихих запорожцах. В первое мгновение Михасю показалось, что он его где-то уже видел, затем это мимолетное ощущение ушло: кого только Михась не встречал на своем коротком, но бурном веку! Увидев леших, стражник напрягся, его лицо слегка покраснело, брови сдвинулись. Но он без колебаний шагнул вперед, по-хозяйски встал перед четверкой, посмотрел в упор сначала на Михася, затем на каждого из бойцов.

– Кто такие? – сурово спросил он.

– Дружинники боярина Ропши, поморы, назначены государем в дозор по Москве, – четко доложил Михась.

Степа еще раз пристально осмотрел леших, посторонился:

– Заходите в избу, дружинники, гостями будете.

По деревянной дорожке, окруженной грядками с невысокой еще зеленью, они прошли в крепкую пятистенку, сложенную из удивительно огромных даже для изобильной лесом местности бревен. В избе было чисто, уютно, выскобленные полы устланы домоткаными половичками, печь аккуратно выбелена. На стене на колышках висела большая тяжелая сабля в потертых ножнах, скорее напоминавшая меч. Рядом с ней стояла старая пищаль угрожающих размеров, которая вызвала у леших затаенную профессиональную усмешку. В уголке под образами за прялкой сидела пожилая женщина: мать Степы. Он не был женат, отец давно погиб, о братьях и сестрах сведений у леших не было. Старушка не спеша поднялась навстречу гостям, взглянула строго и чуть вопросительно. Когда лешие, сняв береты, перекрестились на образа в красном углу, степенно им поклонилась.