Тим Уиллокс - Религия

Всеобщее горе, охватившее город, было вызвано испытаниями, выпавшими на долю Сент-Эльмо: столь долгое сопротивление крепости считали чудом, и ее падения ожидали в любой час. Помощь, которую Гарсия Толедский, вице-король Сицилии, обещал к двадцатому числу, до сих пор не прибыла, и никто ее уже и не ждал. Все возносимые молитвы были за души, погибшие в крепости Святого Эльма, и за души, которые должны были скоро присоединиться к ним. С разрывающимся сердцем Карла молилась за Матиаса и его возвращение, за Орланду, своего сына, которого знала так мало и не успела узнать, но которого от этого любила не меньше.

Процессия по случаю праздника Тела Христова была настолько пышна, настолько удалось устроить горожанам в нынешних стесненных обстоятельствах. Кроме солдат на часах каждый христианин, способный идти сам или несомый товарищами, явился, чтобы принять участие. Улицы от стены до стены были заполнены потоком, текущим в сторону Сан-Лоренцо. Великий магистр возглавлял своих рыцарей, сопровождающих святое причастие — корпус Кристи, тело Христово, — в великолепной золотой дароносице, украшенной лилиями, и некоторые горожане даже плакали от умиления, что подобные цветы еще существуют в той пустыне, в которую обратился их мир. Высоко над процессией несли Филермскую икону Пресвятой Богородицы, украшенную алой тканью и жемчугом, и икону Марии Дамасской. Мужчины изображали, как демоны в ужасе бегут Божественного присутствия. Во главе процессии, предшествуя святой евхаристии, дети, одетые ангелами, пели «Панис Ангеликум», представляя небесный хор.

Время от времени крестный ход останавливался для окропления святой водой и благословения, и тогда пели «Тантум эрго сакраментум» Фомы Аквинского. Горели свечи, курился ладан, ребенок вел барашка за уздечку из алых лент. На хоругвях были изображения святой Катерины, святой Юлианы, Иоанна Крестителя и Девы Марии, Матери Всех Скорбящих. А братия из «Сакра Инфермерии» несла бесценный штандарт Родоса с изображением мадонны с младенцем: «Afflictis tu spes unica rebus». «Какие бы испытания ни постигли нас, ты наша единственная надежда».

Оркестры играли, церковные колокола звонили, пока турецкие осадные пушки грохотали над гаванью. К тому времени, когда процессия достигла площади Сан-Лоренцо, Божественное присутствие протекало через всех священным потоком, сердца их возрадовались, несмотря на все, что им пришлось пережить, и из всех двадцати тысяч не нашлось бы ни души, пожелавшей бы оказаться сейчас подальше от Мальты, потому что они знали: здесь, как ни в одном другом месте смертного, падшего мира, агнец Божий любит всех и каждого.

Возвращаясь с мессы, Карла заметила в толпе Ампаро. Тоска ушла из ее глаз, коже вернулся нормальный цвет, и ее тело снова было гибким, как у кошки, когда она пробиралась через толпу. Потом Ампаро ушла, а у Карлы стало легче на душе. Она отправилась в госпиталь помолиться о раненых, о Матиасе и своем сыне.

Праздник Тела Христова не отменял ежедневного ритуала в казематах для рабов. Тридцать второго раба-мусульманина, оказавшегося на осажденном острове, увели от товарищей — под скучающими взглядами палачей. Ему заткнули рот веревочным узлом, чтобы не слышать, как нехристь бормочет свои молитвы, и погнали по окраинным улицам, где не шла христианская процессия, втащили по ступеням в стене на виселицу бастиона Прованса, надели петлю ему на шею и проследили, как он умирает.

В дымящейся раковине Сент-Эльмо на другой стороне гавани Тангейзер обыскал все и нашел Орланду за работой вместе с командой мальтийских солдат. Они поднимали камни на место, закрывая брешь в западной стене. Жара была невыносима, а воздух черен от мух. Мальчик был раздет до пояса, потный и покрытый пылью. Когда Орланду сошел вниз по камням, Тангейзер поставил на булыжник, который тот собирался унести, горшок с айвовым вареньем. Орланду заморгал, словно прогоняя призрачное видение, затем выпрямился и взглянул на своего бывшего хозяина.

— Вот это, — сказал Тангейзер, имея в виду варенье, — самая желанная награда для целой компании. — Он махнул рукой. — Твои товарищи стали бы драться за него так же неистово, как они дерутся в проломе, если бы знали, что оно стоит здесь. Как насчет того, чтобы помочь мне прикончить его?

Орланду утер рот тыльной стороной ладони. Поглядел на варенье, ничего не говоря. Тангейзер взял горшок и подкинул его в воздух, руки Орланду взметнулись и схватили горшок раньше, чем тот успел разбиться. Тангейзер засмеялся, мальчик тоже криво улыбнулся.

— Идем, — сказал Тангейзер. — Мы уже достаточно дулись друг на друга, словно женщины. Утешайся тем, что еще ни один мужчина не продавал свою гордость дороже.

Пока турки без перерыва взрывали и бомбили со всех четырех сторон, Орланду день и ночь избегал общества Тангейзера. Было совершенно ясно, что он зализывает душевные раны, а его латинская кровь бурлит, подогреваемая придуманными им самим обидами. Тангейзер предоставил тяжкому труду остудить его запал. Он следил, чтобы с мальчиком ничего не случилось, и попросил кое-кого из знакомых делать то же самое. И вот сейчас Тангейзер повел его к кузнице, которую захватил в полное свое владение после гибели оружейника. Три дня, проведенные наедине с наковальней за полировкой и починкой доспехов, упоение вином ностальгии привели в порядок его внутренний мир. Самая важная новость с поля боя — карающий меч ислама, Драгут Раис, смертельно ранен в голову осколком ядра, выпущенного из крепости Святого Эльма, — пришла к нему, словно откуда-то издалека. Гибель истерзанного гарнизона Сент-Эльмо была уже близка. По его подсчетам, в конце этой недели Мустафа возьмет крепость. Значит, настало время заставить мальчишку убраться отсюда.

Тангейзер сварил последний кофе, и, пока каменные ядра долбили донжон у них над головой, обрушивая со сводов дожди штукатурки, они ели варенье деревянной ложкой и оба едва не стонали от удовольствия. Тангейзер не выспрашивал у мальчика, каковы его дальнейшие намерения, ибо Орланду уже поглотил культ смерти и намерения его были очевидны. Наоборот, это Орланду учинил ему допрос.

— Я тот мальчик, которого ты искал, родившийся в канун Дня всех святых, верно? — спросил Орланду.

— Да, ты, — подтвердил Тангейзер.

— Откуда ты знаешь?

— Это было записано священником, крестившим тебя, и подтверждено одним надежным человеком. Орланду Бокканера.

— Я отказался от имени Бокканера — он был свинья, а дети его — поросята. Он никогда не считал меня своим. Он продал меня, как мула, чтобы я скреб корабли. Я умру Орланду ди Борго. — Он посмотрел на Тангейзера, словно ожидая возражений.