Сергей Зайцев - Рыцари моря

Государев капитан проявил любезность и пригласил Месяца к себе на корабль. Однако Месяц не был столь легковерен, чтобы принять это приглашение. В свою очередь он предложил капитану посетить «Юстус», чтобы собственными глазами осмотреть то судно, о котором так много говорят. Но и Карстен Роде нашел такой визит небезопасным и сказал, что ему вполне достаточно осмотра снаружи. Здесь кому-то на флагмане явилась счастливая мысль, что капитаны имеют прекрасную возможность встретиться на равных условиях – на берегу. И, по всей вероятности, капитанам было о чем поговорить, и оба были заинтересованы друг в друге, ибо они тут же согласились. С кораблей спустили лодки. С Месяцем на берег отправился Проспер Морталис, а также – отец Хрисанф; с господином Карстеном Роде спрыгнул в лодку великан опричник, к шелковому поясу которого был привязан выскобленный собачий череп, а за ними последовал третий человек – по виду немец-лекарь. Через четверть часа все шестеро ступили на землю.

Берег в этих местах был сплошь песчаный. Песок же – чистый и мягкий, а по цвету золотой. Над водой поднимались очень высокие дюны – целые горы песка. Взобравшись на одну из таких гор, капитаны и их спутники невольно залюбовались видом моря и ожидающих кораблей. Здесь наверху и устроили переговоры.

Карстена Роде удивляло, почему над «Юстусом» не российский флаг, а флаг торгового города Любека.

– Следует хранить верность своему отечеству! – сказал он.

Месяц ответил ему вопросом:

– Так ли уж важно, под каким флагом творишь добро?

– Слова эти верные, – согласился датчанин. – Если, конечно, знаешь, в чем оно состоит – добро.

– Великая истина проста: живи, человек, сердцем…

Здесь Месяц напомнил капитану, что сам он, однако ж, служит чужому отечеству. Карстен Роде, вероятно, решил, что так можно беседовать долго, поскольку юный россиянин с «Юстуса» оказался большим мастером словопрений и не отличался уступчивостью; и датчанин переменил тему. Теперь он заговорил о каперах польского короля, о том, что, хотя датский флот в последнее время основательно потрепал их, каперы представляют еще довольно внушительную силу и по-прежнему причиняют торговле России немалый вред. Карстен Роде сказал о блестящем решении московского государя создать собственный каперский флот и отплатить Сигизмунду Августу его же монетой – то есть перегородить все торговые пути, ведущие в Данциг. Здесь российские каперы преследовали две цели: отомстить порту, дающему прибежище каперам короля, и подорвать морскую торговлю Польши. Наконец Кар-стен Роде произнес то, к чему подводил этот разговор: все российские суда на море должны действовать в согласии друг с другом, в согласии с замыслами царя и нуждами России, особенно такие суда, как «Юстус», – хорошо вооруженные и ходкие, – они должны всякий день стремиться к одной цели и использовать для того малейшую возможность, чтобы ни шведы, ни поляки не смели расслабиться, чтобы не могли продохнуть и даже носу не казали на пути к Нарве; однако же «Юстус» поступает иначе – он торгует с Данцигом, тем пособляя врагам. Это недопустимо!… Такой великолепный корабль, какой был бы способен усилить и украсить любой флот, просто обязан прибиться к чьему-нибудь лагерю, и принять веру этого лагеря, и утвердиться в ней, как в крепости, чтоб уж более не изменять ей. На это Месяц сказал Карстену Роде, что его устами только что говорил воитель, государев человек, но никак не вольный купец. А между тем всякий разумный купец знает, что пути торговли не совпадают с путями войны; торговля связует, война разделяет. Месяц сказал, что имеет обязательства перед Фареркомпанией и пока не выполнит их, он не волен распоряжаться ни кораблем, ни даже самим собой… Однако они поладили на том, что по истечении договора с компанией «Юстус» со своей командой и капитаном, со всем вооружением станет в один ряд с кораблями Карстена Роде для служения интересам российского отечества и его союзников, а также интересам дружественных России ганзейских городов. Затем датчанин повелел тому немцу, какого вначале приняли за лекаря, составить бумагу-обращение к властям городов Рённе и Аренсбурга о всяческом содействии коггу «Юстус» и любому из его команды, в каком бы бедственном положении те не находились. Во второй своей части сей docomentum подтверждал то, что вышеназванный трехмачтовый когг включен в состав российского каперского флота, имеющего жалованную грамоту от кесаря Иоанна, и наделен всеми правами каперского судна, а любые действия капитана его – это действия его государя. Подписав бумагу – «Карстен Роде, царский наказной капитан», – датчанин скрепил ее восковой печатью с оттиском монограммы со своего перстня.

После этого спустились к лодкам.

Дюжий опричник начал было выспрашивать у Месяца, кто он да какими судьбами попал на море, да что за россияне служат на его судне, и откуда судно, и нет ли на борту беглых… Вопросов он задал немало, и Месяцу по понятным причинам нечего было ответить на них. Тогда Месяц сам спросил опричника, как его зовут, из какой он деревни, какими путями попал на корабль, крестьянский сын, зачем оставил землю, и как звали того пса, чей череп болтался на его шелковом поясе. Опричник давно отвык от того, чтобы его вот так осаживали, и не нашелся сразу, что сказать; зло блеснул глазами. А потом Карстен Роде не дал ему сказать – начал прощаться.

Карстен Роде назвал Месяцу имена нескольких человек из Рённе и Аренсбурга, всегда знающих о том, у каких берегов следует искать российских каперов. Датчанин сказал, что с нетерпением будет ждать прибытия «Юстуса» – для него найдется в море с избытком настоящей работы. На этом расстались. Документ, выданный наказным капитаном, Месяц положил в тот же самшитовый ларчик, в каком хранилось и каперское свидетельство Даниеля Хольма.

В Любеке человек из Фареркомпании принял данцигский янтарь и произвел с Месяцем расчет. На вопрос о том, почему на «Юстус» не пришел сам Бюргер, этот человек ответил, что господин Бюргер вместе с дочерью выехал на лето во Францию. Тогда Месяц отделил этому человеку примерно четверть полученных денег и еще спросил, не, известен ли ему точнее срок возвращения семьи Бюргер. Купец с благодарностью кивнул и ответил, что сам господин обещался быть в середине августа, дочь же его Ульрике, вероятно, задержится у родственников… быть может, даже до Рождества…

Такие вести могли ввергнуть в уныние любого человека, ищущего встречи с любимой и давно ведущего счет дням до этой встречи. И конечно же слова купца очень опечалили Месяца. От Любека до Любека, через огромное море он будто летел на крыльях; все это время он жил сокровищем, которое хранил в сердце, и вот он у порога, у самой заветной двери, а там, оказывается, его никто и не ждет, и сокровище его по-прежнему у него в сердце и по-прежнему же где-то очень далеко. И безрадостное сердце утрачивает крылья.