Сергей Зайцев - Рыцари моря

Через несколько дней все добытое недорого продали в Нарве и опять вышли на промысел. Но уж более не имели таких легких побед. Всем каперам, охотникам до чужих богатств, стало ясно, что и на них появились охотники, – не слухи какие-нибудь, не преувеличения, а самый настоящий российский флот; и этот «Юстус» – не выдумка – дьявол во плоти, везучий и злой, коварный, способный перевоплощаться, нападающий неожиданно и ударяющий наверняка. В портовых городах все чаще говорили о нем – кто с восхищением, кто с опаской, с суеверным волнением, но никто – с небрежением. Говорили, что «Юстус» – воплотившийся призрак, говорили, что над мачтами его вьется дух Штёртебеккера и отводит все беды от своего любимца, так что ни пушками, ни штурмом тот корабль не взять. С каждым днем все больше было в портах людей, потерпевших от сего проклятого судна; и сообщали о нем все новые истории, и расписывали его все новыми красками: то он поднимался над водой и летал, как чайка; то без всякого вреда для себя уходил под воду и плавал там, подобно рыбине или киту; а то становился как зеркало, и всяк корабль видел в нем себя, и оттого происходила разная несуразица – люди роптали, пушки не стреляли, капитаны забывали, кто они есть. Были даже такие привиралы, которые говорили, что видели «Юстус» под самым Стокгольмом, – это произошло тогда, когда сутяга и лжец взял в суде верх над праведником. Легенда корабля была проста: он чаще всего появлялся там, где взывали к справедливости и чести. Вспомните Штёртебеккера!… Да, такие странности случаются с призраками… Как бы то ни было, – верили или не верили, – а уж в море были начеку, не дремали марсовые, озирались палубные; капитаны знали свое дело, над каждым шагом трижды думали, порох держали сухим. А бывали и такие смельчаки, что сами искали встречи с «Юстусом», – но до поры не находили. Другие же, кто находил, более не показывались в портовых городах…

Было однажды, едва не потопили «Юстус». С самого начала не задался для россиян бой. Пришли двое каперов с наветренной стороны – из тех, видно, что искали встречи, отчаянные и дерзкие, не убоявшиеся сразиться с дьяволом, не устрашенные духом великого Штёртебеккера, – пришли и, владеющие ветром, зажали когг, как хотели, и спокойно, с прилежанием били в него из всех пушек; сражались геройски, в открытую, не прячась от ответных злых ударов, сражались крепко, как и подобало кораблям лучшего на море, шведского флота. И почти уже овладели каперы победой, как вдруг один из них взорвался, – либо по неосторожности пушкарей, либо из-за прямого попадания в пороховой трюм, – был корабль, и не стало корабля. Другой же капер, несмотря на плачевное состояние «Юстуса», тут же бежал; он поверил-таки в дьявольскую природу своего противника, который и с пробитым днищем держится на плаву, и выдержка его подвела; что не мешало, однако, сему каперу распустить по Швеции новый слух – будто с призраком покончено наконец, и стяжать лавры. «Юстус» после этого боя являл собой печальное зрелище. Корабль-призрак обратился в корабль-решето – сплошь в пробоинах, с разбитым бушпритом, с расщепленным рулем, с изорванным такелажем. Из трех его мачт уцелела только одна – фок-мачта; а грот и бизань были срезаны под основание; первозданный хаос – вот во что обратился былой красавец. Он чудом держался на воде, и команда его не знала, что проще – пытаться спасти судно или на лодках и плотах идти к какому-нибудь берегу, и это при том, что и северный, и южный берега были одинаково далеко, ибо находились россияне посередине моря; и они выбрали первое – занялись починкой корабля. Однако не успели россияне залатать и двух-трех пробоин, как заметили еще одно судно, идущее к ним с востока. Купец или капер – того издали не могли разглядеть, но, скорее всего, это был капер, так как купцы почти не ходили уже в одиночку. Что тут было делать! «Юстус» не смог бы теперь противостоять даже старому корыту; его стоило лишь подтолкнуть, чтобы отправить на дно… чтобы получить удовольствие от зрелища затопления того корабля, какой до сих пор приводил в трепет многих морских разбойников… И тогда на «Юстусе» решили прибегнуть к хитрости и изобразить «катафалк» – вроде того испанца «Вагабундо», что они встретили после Бергена более года назад. И хитрость удалась… Когда каперы, подобно стервятникам, привлеченные видом истерзанного корабля – умирающей жертвы, в надежде чем-нибудь поживиться высыпали на палубу «Юстуса» гурьбой – шумной, полупьяной, на ходу продолжающей пиршество и расплескивающей из кубков вино, сквернословящей и приплясыванием выражающей радость по по-воду столь неожиданной и многообещающей находки, гурьбой расслабленной и разомлевшей от сытной трапезы и обильных возлияний, гурьбой, менее всего думающей в этот час о крови и смерти, – когда они вот так овладели коггом и кричали о том своему кормчему, оставшемуся у руля, и бахвалились, что пресловутый «Юстус», коего не брали пушки, легко сдался кубку вина, – тогда из трюма и из всех внутренних помещений, как поток горной реки, прорвавшей плотину, хлынули на палубу россияне и эрарии с мечами, саблями и секирами в руках, и учинили они каперам такую резню, что и говорить о ней здесь не следует, дабы не пугать многочтимую публику… Из капера сотворили «катафалк»; в трюмах его ожидала победителей новая обильная добыча.

… Кое-как на одном фоке добрались до острова Борнхольм и здесь, в небольшом городке Рённе обратились за помощью к наместнику любекского городского совета и показали ему бумагу, подписанную Карстеном Роде. Впрочем Месяц мог бы и не показывать той бумаги, ибо «Юстус» был хорошо известен и датчанам, и немцам – жителям острова, – а также самому наместнику. Женщины-островитянки любили янтарные украшения, доставляемые сюда Фареркомпанией, священник пользовался янтарными четками; кожи и шерсть, пеньковые канаты, посуда, соль – кое-что из этого доставлял сюда в прошлом году и «Юстус». И посему команда его на острове Борнхольм ни в чем не знала отказа; и на основательную починку корабля им понадобилось не более недели.

В августе того года на море были часты туманы – то плотная молочная дымка, то туман-изморось, то клубящийся и крутящийся в ветре туман, нередко являющий взорам чудные видения и образы. И на «Юстусе» использовали туманы: оставаясь невидимыми, день и ночь били в судовой колокол – тревожно, призывно, как звонят терпящие бедствие. На этот звон заворачивали некоторые корабли, искали в тумане. «Кто такие?.. – кричали. – Эй, отзовись!…» А с «Юстуса» им был один ответ: «Ганза! Ганза!… Тонем, брат-зееманн!…» И опять били в колокол. Купцов не трогали. Но горе каперу, который, позарившись на легкую добычу, попадался на уловку – клевал на колокол, как рыба на крючок, и подходил к коггу, – тут уже и обрывался его земной путь, и судьбы матросов его, строчка за строчкой испещрившие многие моря и побережья, неожиданной точкой заканчивались здесь, в непроглядном тумане; серые волны скрывали все.