Сергей Зайцев - Рыцари моря

Так, разговаривая, смотрели на вереницу кораблей, из которых некоторые узнавали, – прославленных купцов, рыбаков и воинов своих времен, – так как не только про витальеров ходили по Восточному морю легенды. Но здесь произошло новое чудо, и все замолчали. Среди прочих судов к «Юстусу» приближался несравненный «Золотой телец». Корпус его и рангоут действительно казались отлитыми из золота, паруса были из дорогого китайского шелка, окна и фонари – из кусочков янтаря, а такелаж – из серебряных тросов. Фальшборт, который на кораблях того времени почти всегда укреплялся воинскими щитами, на «Золотом тельце» был сплошь увешан козьими и свиными головами, масками-харями, рогами, хвостами, копытами; на палубе же его творилась всякая дьявольщина: копошились червяки и змеи, мыши и жабы бегали наперегонки, обезьяны с ослиными ушами беседовали с попугаями, у коих вместо клювов торчали лошадиные ноздри; острозубые упыри с кожей желтой, как воск, сосали кровь из ушей бледного утопленника; круторогие бараны катали друг другу человеческие головы и от удовольствия блеяли; козел, облепленный репьем, умильно играл на скрипке. Живая русалка сидела верхом на бушприте; о нимфа! она была бы прекрасна, если б не мертвенно-зеленоватый цвет ее тела и не лиловые глаза. Повешенные качались на реях. Сам Клаус Штёрте-беккер в одеждах черных, как ночь, стоял у руля. Верхнюю часть его лица покрывала тень от широкополой шляпы – оттуда, из темноты смотрели и светились глаза его, будто две холодных звезды. Мрачный призрак, он был так худ, и щеки его так запали, что под ними ясно проступали зубы, и руки его – были руки скелета. Один в обществе мерзких личин и богопротивных тварей, переживший свою команду и своих палачей, Штёртебеккер не находил успокоения – тревожимый Сатаной, он водил «Золотого тельца» из ада в ад, из столетия в столетие, от шторма к шторму. И никого не поразил красотой судна, но многих поразил злосчастной своей судьбой.

Когда «Золотой телец» поравнялся с «Юстусом», суеверный страх овладел многими из россиян и эрари-ев. Никто не думал, что эта встреча ниспослана им предвестником добра. Опять послышались молитвы. Люди, боясь встретить взгляд призрака, прятали глаза, люди давали обеты никогда больше не выходить в море. А у Месяца вдруг запекло на груди, и он, расстегнув верхние пуговицы колета, извлек на свет подаренную ему брошь, золотую ладейку; и подумал: прав был король Штрекенбах, когда предсказал, что ладейка явится ему дважды. Первый раз она пришла брошью, во второй же раз – «Золотым тельцом». Судно Штёртебеккера и ладейка отличались друг от друга только размерами, все остальное было точь-в-точь. И это удивило Месяца. Он хотел повнимательнее все рассмотреть, но «Золотой телец» вместе с капитаном и бесами внезапно поблек, а затем и совершенно растаял в воздухе. Россияне и эрарии вздохнули свободнее, а Морталис, который видел в руках у Месяца брошь, сказал:

– О корабль! Следуй лучшему и будешь бороздить волны вечно.

Дальше в веренице следовали еще какие-то суда. На двух из них удалось разобрать названия: «Травемюнде» и «Брёмзе». Затем шли два англичанина, собранные из щепок, и в них ученый Морталис узнал тех несчастных, что были потоплены капером некоторое время назад; за англичанами шел датчанин-купец, погибший недалеко от Эзеля, – три матроса еще издали признали его.

Здесь норвежец Андрее, встревоженный, крикнул с марса:

– Вижу корабль! Корабль по правому борту!… Сначала на крик его почти не обратили внимания, ибо все корабли призрачной вереницы проходили по правому борту когга, и каждый из россиян и эрариев поминутно выкрикивал что-нибудь взволнованное. Но скоро и остальные увидели корабль, о появлении которого предупредил Андрее. Он шел замыкающим в веренице и отличался от других тем, что не излучал голубоватого сияния, и тем, что море болтало его и крутило, как будто это был не тяжелый корабль, а всего лишь легковесная соломинка. Корабль терпел бедствие, и ужасные валы, какие расправлялись с ним, уже докатывались и до «Юстуса», и ветер, который свирепствовал повсюду, раскрутил воронку возле кормы когга и принимался все сильнее гудеть в вантах. Все поняли, что окажутся сейчас не в лучшем положении, чем тот неизвестный корабль, так как вереница, принесшая спасительный покой, уходила все дальше на север, и свет от нее уже был не ярок.

Между тем суда сблизились настолько, что Месяц, не напрягая особо зрения, сумел рассмотреть гальюнную фигуру на чужом корабле – прекрасный обнаженный торс женщины, выкрашенный под серебро. И внезапная догадка словно обожгла его, он еще раз окинул взглядом судно и узнал в нем «Сабину».

– «Сабина»! «Сабина»!… – закричали датчане. – Это не призрак… О, господин Юхан, пустите нас к пушкам!…

Отец Хрисанф, тверские братья, а с ними Самсон Верета, любечанин Борхерт и еще человек пять из эрариев, не дожидаясь приказа, уже заняли места возле орудий. Линнеуса и Копейку Месяц оставил у руля, Андреса с ручницами – на марсе. Всем остальным приказал на всякий случай готовить мечи и сабли, доски-мостки, багры и абордажные крючья.

Спустя каких-нибудь несколько мгновений ужасный шторм захватил и «Юстус». Валы воды, клокочущие и шипящие, брызгающие пеной, стеснились под коггом и, показалось с палубы, утащили его в небо. «Сабина» осталась далеко внизу. Но не успели набожные перекреститься, как все переменилось. «Юстус» был ввергнут в такую пучину, что у многих от стремительного падения сперло дыхание, а другим показалось, будто они уже на дне. «Сабина» же, скользившая теперь по гребню, была так далеко от них, как птица в небесах… Очень скоро на «Юстусе» поняли, что абордаж при таком шторме – дело невозможное. Однако не воспользоваться столь редкой удачей, когда грозный капер сам шел им в руки, – было бы до крайности обидно; видеть и не взять… и это притом, что на когге у многих имелся зуб на «Сабину» и у многих чесались руки, просились в настоящее дело. И капитан Месяц был упрям: забыл об опасностях, нависших над ним и его судном, не упускал из виду «Сабину» и не желал ничего иного, кроме как сразиться наконец… Но, видно, куражился лукавый, дразнил страждущих: то сводил корабли бушприт в бушприт, из коего положения трудно было причинить противнику сколько-нибудь ощутимый вред, то разводил их и отделял одного от другого грядами волн; и когда уже на когге не сомневались в том, что упустили капера, «Сабина» появлялась вновь с совершенно неожиданной стороны. Так, вероятно, могло бы продолжаться бесконечно долго, и никакое искусство штурмана и кормчего не изменило бы ход вещей, если бы сам нечистый дух, притомившись от однообразия своей забавы, в какой-то момент не задремал. Вдруг схлынул громадный вал, и на миг-другой открылась прятавшаяся позади него «Сабина» – рукой подать, если не мешкать. И Месяц скомандовал залп. Грохот пушек в этой буре не послышался грохотом, так как был не намного громче неистовствовавших вод и ветра. Здесь оказалось, что и «Сабина» была не прочь досадить «Юстусу», ибо и на капере не упустили мгновения затишья и произвели беглый залп – звук его был унесен ветром, ядра же и картечь грозно просвистели над головой у россиян и эрариев. Вероятно, оба судна выстрелили одновременно. И тут же новый могучий вал разделил их – вода его крутилась и кипела, и было страшно смотреть на засасывающие воздух воронки и на изрыгающие воздух пенистые гребни. Когда этот вал ушел, «Сабины» за ним уже не увидели. И не знали, что думать, не знали, было ли с их стороны хоть одно попадание или фортуна в этот безумный день не благорасположена к ним, а может, напротив, – залп произведен с исключительной точностью, и каперское судно уже находится на своем последнем пути. Но не было времени думать – новый клокочущий вал навалился на когг с левого борта и накрыл его; и все, кто в это время были на палубе, чтобы не оказаться за бортом, ухватились, кто за что успел – за ванты и штаги, за мачты и кнехты, за крышку трюма, а то и просто вцепились ногтями в мокрые доски палубы – до боли, до крови, до отчаянного крика… Так боролись за жизнь, не веря уже, что где-то существует твердая незыблемая земля. Волна шла за волной, как беда за бедой. Вопреки ожиданиям, призрачная вереница не наделила их неуязвимостью. В единоборстве с бурей когг дал сильную течь. И стоило тяжких трудов удержать судно на воде. «Сабины» больше не видели.