Сергей Зайцев - Рыцари моря

– То-то веселится сейчас Гаук, глядя с берега на это представление!…

Датчанин возразил:

– Скорее он грызет ногти от досады. Напрасно пожертвовал кораблем, хоть и старым…

К утру все было кончено. Никто не пострадал, если не считать нескольких небольших ожогов. От «Сабины» не осталось ничего, кроме головней – тысяч крупных и мелких головней, плавающих между судами. А Гаука после этого случая больше не видели в Любеке.

Норвежец Андрее, узнав, что в «Танцующем Дике» встретили Большого Кнутсена, стал завсегдатаем этого трактира, так как надеялся, что, может, счастье улыбнется ему и подарит встречу с Люсией. Поджидать свою возлюбленную возле дома Шриттмайера Андрее не решался по двум причинам: во-первых, после разлада с Большим Кнутсеном он не желал встречаться с ним, ибо полагал, что такая встреча может плохо кончиться для одного из них, и во-вторых, в теперешних обстоятельствах, когда Люсия дала согласие на помолвку со старцем Шриттмайером, – караулить ее у крыльца жениха Андрее почитал за унижение. Сердцу Андреса была нанесена глубокая рана, душу его день за днем точила черная обида. Однако у любви свои законы, и разум часто становится бессилен править поступками влюбленных: на правую руку, доставившую тебе боль, обижаешься, а левую – ту, что ближе к сердцу, – ищешь. И Андрее предпочитал как бы случайную встречу. Не зная усталости, он изо дня в день посещал все людные места в Любеке, какие знал: Рыночную площадь, церкви, лавки ювелиров и портных, дорогие трактиры, которые приходились по карману даже не всякому бюргеру; Андрее постоянно прогуливался по главным улицам города и по площадям, а также на пристани. Раза два он видел издали служанку Люсии и даже выследил ее до самого порога шриттмайерова дома, но не подошел к ней и не заговорил, так как считал, что этот первый шаг будет расценен как шаг к унижению и может навредить ему, – но оба раза Андреса так и подмывало схватить служанку за косу и крикнуть ей в ухо что-нибудь по-норвежски – то-то бы она, его давняя союзница, опешила, то-то бы подкосились у нее, у обомлевшей, ножки!… И пришел день, когда труды Андреса были вознаграждены. Он как раз сидел за кружкой пива в «Танцующем Дике», когда туда вошла Люсия со своей служанкой. Обе они остановились у порога и, оглядев зал, повернулись, чтобы уходить, – они искали кого-то, – но Люсия вдруг обернулась, и они с Андресом встретились глазами. О, у них из глаз тут же исчезли все обиды и печали; глазами они уже простили друг друга, и там была только радость. А когда они сели напротив один другого, глаза их как будто заволокла пелена нежности и любви, и у обоих навернулись слезы. Служанка не могла смотреть на все это спокойно, она вздыхала и отворачивалась, пряча сочувствующую улыбку, и, в конце концов, оставила свою госпожу наедине с Андресом, пообещав вернуться через два часа.

Андрес спросил, кого они искали. Люсия сказала, что – его. Служанка видела его как-то на Рыночной площади – видела мельком издали и думала, что обозналась; тогда она спустилась к пристани и рассмотрела среди других кораблей знакомые очертания «Юстуса». И рассказала обо всем Люсии. С того дня они ищут Андреса по всему Любеку и много уж раз приходили на пристань, однако Андрес, видно, возвращается на судно поздно – когда девицам уже опасно прогуливаться, а уходит рано – когда девицы еще спят… Да, так они искали его, нимало не заботясь о том, как будет расценен Андресом первый шаг к сближению со стороны Люсии. Быть может, в этом шаге Люсия искала искупление собственной вины перед Андресом. Ведь она не выдержала обещанного ему времени – она в Любеке, она чужая невеста, она живет в доме жениха… Но знает ли он, каково было бы ей выдержать это время в одиночестве, без его ежедневной поддержки, когда Большой Кнутсен словно обезумел, когда он проходу ей не давал, лишал еды и питья, отнимал книги, запирал ее на ключ и говорил ей из-за двери только об одном – умерла жена Шриттмайера; и добивался от дочери уступчивости. Богатства старого немца-купца, уплывающие в неизвестном направлении, не давали Большому Кнут-сену покоя. «О Андрее! Ты еще недостаточно знаешь моего отца. Он упрям, как никто. Он тверд и несокрушим, как скала. И добьется своего – вот увидишь… А как, – говорит, – помрет твой старый муж Шриттмай-ер, как станешь ты самостоятельной молодой вдовой, тогда и делай, что хочешь!»

Так они разговаривали некоторое время, обменивались новостями и чувствовали себя счастливыми, как никогда. Но не все еще слова они сказали друг другу – для остальных слов им требовалось уединение. И тогда Андрее спросил у Кл юге, не найдется ли для них в этом доме какой-нибудь комнаты.

– Отчего же нет?.. – понимающе улыбнулся трактирщик. – Для амура с такой красавицей я недорого уступлю тебе самую лучшую комнату – и даже с видом на Траве.

Четыре шкипера, которые сидели недалеко и невольно слышали этот разговор, засмеялись. И один из них сказал:

– Эй, Клюге! Ты, видно, совсем спятил к старости! Что ему твой вид на Траве? Счастливчику обозревать сегодня более волнующие виды…

Трактирщик увел Андреса и Люсию наверх. А подвыпившие шкиперы все смеялись:

– Да, да! Вечные виды!… Равнины неземной гладкости и бархатистости, холмы прекрасной белизны, середина всех земель, а далее – плавные подъемы чресел и… прочее и прочее…

– Брат, ты поэт!- Я просто знаю, что северные девочки хороши!…

Теперь ничто не мешало Месяцу и Ульрике бывать вместе.

Над миром царила тихая теплая осень; прозрачный воздух, как некий дивный объем, был наполнен солнцем; и дышалось легко, и виделось далеко и красиво, и думалось о возвышенном и божественном, и мечталось о вечной любви. Все сущее радовалось бытию.

И посреди осени стоял Любек. Это был их город – Месяца и Ульрике, – и они видели его возвеличенным любовью, и видели себя частичкой его, и знали, что если б не они, то Любек был бы уже другим, не таким прекрасным. Они бродили по его тесным людным улочкам, – горожане среди горожан, зеваки среди зевак, любящие среди любящих, – и не желали ничего лучшего. Они останавливались посмотреть на выставки ремесленников или послушать разглагольствующего за плату бродячего студента, они глядели, как фокусники дурили головы легковерным простакам и сами оказывались таковыми, ибо клевали на те же крючки, что и остальной народ. Иногда, проголодавшись, они приходили на огромную Рыночную площадь полакомиться чем-нибудь. В этом, благословенном Богом, месте можно было найти все: от иголки до экипажа, от райской птички в клетке и индийских пряностей до слоновых бивней; и только, пожалуй, больного бедняка, продающего философский камень [34] Средневековые алхимики наделяли мифический философский камень способностью обращать все металлы в золото и лечить любые болезни. , не было здесь.