Робер Гайяр - Мари Галант. Книга 2

Его глаза метали молнии. Медные рукояти его пистолетов угрожающе поблескивали. Восставшие были вооружены, но вид человека, не побоявшегося в одиночку выйти им навстречу, внезапно их остановил.

– Что вы имеете мне сообщить? – снова задал вопрос шевалье.

Подошел седовласый колонист, в котором Мобре сейчас же узнал господина Пленвиля.

– А вот что! – преодолевая страх, отозвался тот. – Никто на этом острове больше не в силах терпеть ваше присутствие. Своими решениями вы нас попросту разоряете!

– Не забывайте, – возразил он, – что говорите с членом Высшего Совета!

– И с иностранцем! – вставил Пленвиль. – Главное – с иностранцем! Что нужно здесь иностранцу, состоящему на службе у другого государства, которое завтра готово объявить нам войну?

Со всех сторон раздались крики одобрения. Когда снова стало тихо, колонист продолжал:

– Это вы вынудили генеральшу ввести очередную меру: контроль за строгой оплатой прав на выращивание табака…

– Простите! – бросил Мобре. – Еще сам генерал Дюпарке при жизни добился принятия этого ордонанса в Высшем Совете, что зафиксировано в соответствующих бумагах. Кто станет нынче жаловаться на меру, принятую генералом Дюпарке?

– Все! Генерал перед смертью признал, что это нелепое унижение для колонистов. Оскорбление их чести и достоинства! А вот вы, иноземный предатель, снова извлекли этот указ на свет!

Сотня хриплых голосов подхватили:

– Да, да! Смерть Мобре! Смерть любовнику этой шлюхи Дюпарке! Смерть потаскухе Дюпарке!

Пленвиль поднял руку, требуя тишины, и, когда все умолкли, произнес:

– И вот еще что… Сегодня вечером мы приняли троих наших друзей, трех наиболее мужественных колонистов острова. Я говорю о Босолее, Виньоне и Сигали! Все трое едва избежали засады карибских дикарей. Однако дикарям удалось расправиться с другими нашими троими друзьями, дорогими нашему сердцу: Бреза, Бурле и Беленом!

Поднялся возмущенный ропот словно для того, чтобы отдать дань павшим.

– Вам, иноземцу, явившемуся сюда, чтобы вмешиваться в дела чужой для вас страны, не понять, каким образом эти несчастные поселенцы сумели избежать смерти ценой страшных испытаний. Они добирались сюда шесть дней! И вот они дома: в лохмотьях, в крови, их тела изранены шипами и колючками. У них украли лошадей, они едва не умерли с голоду. А вы, иностранец, встаете на защиту дикарей, которых мы жаждем истребить, потому что хотим защитить от набегов своих близких и имущество…

– Вас много, вы воинственно настроены – что вам мешает прямо сейчас пойти на дикарей войной? – съязвил Мобре. – Никто вас не держит!

Пленвиль собрался открыть рот, чтобы ответить какой-нибудь грубостью, однако растерялся.

В это время колонист из Каз-Пилота, которого Мобре уже встречал в городе, стал подавать признаки нетерпения и, поддавшись общему настроению, вышел вперед. Он оттолкнул Пленвиля и стал на его место. За поясом у него были пистолеты и мачете. По-видимому, человек изрядно выпил и с трудом удерживал равновесие. Он-то и представлял главную опасность.

Колонист вскинул обе руки над головой с криком:

– Я тоже хочу сказать! Я спрашиваю: зачем этот предатель явился в наш поселок? Верно, для того, чтобы скорее сдать нас своим друзьям-англичанам, покровителю Кромвелю, он и поселился в этой хижине? Ладно, друзья!.. Предлагаю поджечь его хибару. Но прежде надо запереть туда этого поросенка, пусть поджарится!

– Да, да! Смерть Мобре! Поджечь!..

Восставшие все теснее обступали Мобре, но он, вместо того чтобы попятиться перед угрожающе роптавшей толпой, выступил вперед и спросил:

– Кто вы такие?

– Он даже не знает Бальтазара Пинеля! Я же говорил, этот иностранец – шпион, – взревел хмельной колонист среди хохочущих бунтовщиков.

– Бальтазар Пинель! – ледяным тоном проговорил Мобре. – Вам пора в постель. Клянусь, завтра мы познакомимся ближе.

– Он меня оскорбляет! – выкрикнул Пинель. – Оскорблять меня?! Ну, черт возьми, я научу его вежливости!

Он выхватил из-за пояса пистолет. Но раньше чем поселенец успел поднять ствол, раздался громкий щелчок, похожий на выстрел из фальконета.

Бальтазар Пинель рухнул как подкошенный. Выстрелом ему снесло полчерепа, настолько мощный пистолет был у шевалье. От звука выстрела многие из присутствовавших мгновенно протрезвели. Если бы Мобре выхватил другой пистолет, он мог надеяться на то, что ему не придется им воспользоваться: воющая, но усмиренная толпа попятилась.

– Может, кто-нибудь еще хочет отведать моей пули? – спросил он.

Пленвиль и другие колонисты продолжали отступать, а те, что стояли позади них, ничего не видели и стали напирать на передних, полагая, что им самим нечего опасаться.

Снова послышались крики:

– Смерть Мобре! Смерть! Не расходитесь! Он у нас в руках! Мы еще припомним тем, кто сбежит, их трусость!

Мобре подумал, что ему пришел конец. Если передние ряды будут смяты напиравшими сзади, его в мгновение ока поглотит эта толпа и он будет разорван в клочья.

– Вы правильно поступили, принеся сюда факелы, – изрек он зычным голосом. – Но последнее слово за мной!

Шевалье быстрее молнии метнулся к двери. Все решили, что Мобре решил сбежать и запереться у себя, а тогда было бы совсем несложно зажарить его живьем, стоило только запалить хижину.

А Мобре не запер двери. Восставшие, что стояли ближе других к постройке, увидали, как Режиналь наклонился, взял обеими руками круглый тяжелый предмет и занес его над головой.

Они скоро сообразили, что это бочонок с порохом.

Шевалье захохотал, видя, как бунтовщики отступают.

– Вам нечего бояться! – вскричал он. – Ведь фитиль не зажжен. Да и кто вам сказал, что здесь есть порох? А? Ну, кто хочет проверить? Кто подойдет первым?

Он вышел из хижины и шаг за шагом стал надвигаться на толпу. Собравшиеся пятились. Сам Пленвиль, втянув голову в плечи и выпучив глаза, отступал назад, грубо расталкивая всех, кто еще не оставил мысли поджечь хижину.

Взгляды всех колонистов были прикованы к бочонку. Фитиля в самом деле не было, но факелы, лианы миби, потрескивавшие в ночи, заменили бы сотню фитилей, вздумай Мобре бросить свою ношу. Сколько покойников пришлось бы тогда оплакать?

По-прежнему держа бочонок над головой, Мобре, хищно улыбаясь, заставил толпу отступить шагов на пятьдесят от своего жилища, после чего бунтовщики стали разбегаться. Толпа таяла на глазах, словно туча, которую разметало ветром.

Шевалье вернулся назад, опустил бочонок на прежнее место, взял карты и, разрядив пистолеты, пошел к конюшне, где спешно оседлал лошадь.

Поселок будто вымер. Ни огонька не было видно над крышами построек. Шевалье пришпорил лошадь и поскакал в надвигавшейся темноте.