Густав Фрейтаг - Инго и Инграбан

– Чту я могущество твое, король, – ответил Инго, – и знаю, что трудно было бы мне переехать мост и скакать по полям, если б гнев твой враждебно преследовал меня. Но, думаю, благородно поступил бы король, если б соблюдал мне верность, оговоренную нашими клятвами. Король предложил мне единоборство – похвально его стремление, и достойно оно витязя. Если не может терпеть он моего пребывания на земле, то знаю я, что не будет мне высшего почета в памяти людской, как пасть от его оружия или самому отправить его в чертоги мертвых, а вслед за ним погибнуть с товарищами от гнева турингов. Но не могу я сражаться с тобой, моим повелителем и хозяином: ласков был ты ко мне, во дворе твоем я пользовался благодеяниями, чту я супругу твою и ребенка, которого теперь держу за руку, и добра ждал я от твоей благосклонности. Хоть и славным считаю я бой на мечах, но прискорбно б мне было, если ради себя я стал враждовать с тобой.

– Разумны речи твои и честны, как полагаю, твои помыслы, – ответил король. – Неохотно замышляю я твою погибель, но гнетет меня неволя царская, которой никто не ведает, кроме правящего своим народом. Так знай же, бесприютный ты человек: кесарь требует, чтоб выдал я тебя его послам.

– И великий король народа станет повиноваться, словно поверженный, велениям завистливого римлянина?

– Он возбудил каттов, готовых добывать себе рабов и стада моего народа. Из-за тебя туринги должны запеть боевую песню.

– Поставь меня в рать свою, – прервал его Инго, – и только победителем возвращусь я.

– Не думаешь ли ты, что победителем был бы ты мне приятнее, чем мужем наследницы князя? – мрачно спросил Бизино – Только один король властен над битвами турингов.

Инго опустил руки на голову мальчика и грустно сказал:

– Подобно этому ребенку, я взрос под царским венцом, и был я невинен, как твой сын, когда изгнали меня из отечества. Подумай о том, король, что изменчива судьба людей, и неизвестно еще, какая участь уготована твоему сыну. Какой бы жребий боги ни определили нам, но прежде всего требуют они, чтобы мы были верны нашему слову. Постарайся, король, чтобы клятву, данною тобой бедному Инго, боги когда-нибудь не взыскали с твоего сына.

– Утверждая его державу и освобождаясь от данной тебе клятвы, я прежде всего думаю о сыне, – ответил король.

– Так разреши клятву гостеприимства, не навлекая на себя гнева богов, – продолжал Инго, – необиженным отпусти меня из замка твоего и земли твоей. Народ твой ничего больше и не требует, но если римлянину захочется дурного, то оскорбит он тем твою честь. Помоги мне, дитя, и попроси обо мне отца твоего.

Гермин опустился на колени и обнял ноги отца.

– Не причиняй ему зла! – сказал он.

Король долго смотрел на мальчика, над которым Инго занес вооруженную руку.

– Не знаешь ты, чего просишь, сын мой, – сказал он наконец, и с состраданием взглянув на Инго, продолжил: – Если ты торжественно поклянешься никогда не мстить за эту ночь, никогда не вредить ни мне, ни сыну моему, никогда не искать дружбы в княжеском дворе, то я отпущу тебя из моего замка и земли моей.

– Я приму клятву на совесть свою, – тихо сказал Инго, – если король поклянется головой этого ребенка, что будет он помнить слова, только что сказанные им, и с пониманием станет смотреть своими королевскими глазами на мои поступки, навеянные мне силой народного голоса.

Король мрачно улыбнулся.

– Ладно, если ты откроешь мне свои тайные замыслы.

Инго согласно склонил голову.

– Так садись, как прежде, подле меня и тихо поведай твою тайну.

Короли повели тайную беседу, а ребенок сидел между ними, обнимая колени отца.

На лестнице порознь, за своими щитами, расположились вандалы и королевские ратники, а за ними, на скамейках, оба щитоносца – Бертар и Гадубальд. И Гадубальд начал:

– Кажется, беседа наших повелителей готовит мир. Если угодно, витязь, порешим наши распри выпивкой, которую нам живо доставит кто-нибудь из моих товарищей, потому что зябко веянье ночного ветра.

– Поджигатели! – свирепо ответил Бертар.

– Дурно поступаешь ты, браня слугу, сделавшему полезное своему господину.

– Ночные разбойники! – снова проворчал Бертар. – Верность свою ты нарушил ради королевского пива, и с того времени прокис предлагаемый тобой напиток.

– Кто гордо отказывается от предложенной чаши, тот должен остерегаться, чтоб не пролилась кровь его на зеленой поляне.

– На зеленой поляне или в темном лесу, да и здесь – везде можешь быть уверен в кровавых ударах, если только мир королевский не станет тебе охраной. Довольствуйся этим, витязь!

Долго длилась беседа повелителей, наконец король крикнул:

– Подчаший, принеси кубки и выпьем во знаменье любви, прежде чем витязь Инго уедет отсюда!

Ратники весело зашевелились, подчаший принес большой кувшин меду, и короли, над головой мальчика, дали друг другу клятву верности.

– А теперь расстанемся, Инго, – сказал король. – Жаль мне, что ты только странствующий витязь и не моего ты рода; но будь ты из моего племени, то, быть может, и не настолько бы полюбился мне.

– Поминай меня добром, король, – поблагодарил Инго и весело крикнул старику: – Приготовься к отъезду, скоро отправляемся!

– Мы прибыли сюда при свете солнца, и мой повелитель с воинами своими не должен уходить, словно ночной вор, – ответил Бертар. – Если Инго угодно, чтобы мы. уехали прежде, чем пропоет петух, то прошу тебя, король Бизино: пусть твои ратники посветят нам факелами, которые они так усердно носили вокруг дома, чтобы не было у нас недостатка в ярком освещении.

Король поначалу разгневался, но затем сказал:

– Хвалю, умеешь ты ратовать за своего повелителя и словом, и мечом. Садитесь на коней, гордые гости, а вы, ратники, зажгите огни, потому что сам король проводит их до ворот.

На мосту Инго расстался с королем, но еще раз все изумились, когда Бизино вновь поспешил по доскам к витязю, обнял его и расцеловал; лишь Бертар с улыбкой посмотрел на суровые лица воинов.

– Шагом! – приказал он вандалам. – Да не подумают они, что мы боимся их нападения сзади.

Но вскоре он крикнул:

– Вольф, пусти коня вскачь; свеж ночной воздух, и удалась нам поездка в королевский замок.

Как только ворота затворились за гостями, король внушительно сказал своим ратникам:

– Если кто-нибудь из вас осмелится болтать об этой ночи или шептаться с римлянином за чашей, как некоторые делали это сего дня, то секира королевская пресечет тому язык.

Он взял на руки сонного ребенка и понес его в свои покои. Проходя мимо башни, король мрачно взглянул на окна королевы. А за ними, прислонив голову, стояла неутешная женщина, прислушиваясь к звуку голосов и дальнему топоту копыт. А король подумал: «Если б она не принадлежала к столь высокому роду, это было бы лучше и для меня, и для нее: я поколотил бы ее и затем снова держал в любви. Но ей захотелось порвать наши отношения, и восстала она против моего меча. Не думает ли королева, что я это забуду? Что касается римлянина, то любо мне, что не сделалось по его желанию – бесчестно было его требование, и кичлив посол».