Грэм Шелби - Клятва и меч

Матильда не сводила с него цепких глаз. Удостоверившись, что король в самом деле дурно себя чувствует, а не симулирует страдания, она сказала тоном судьи:

– Вы неважно выглядите, кузен. Но еще хуже положение, в которое вы попали. Вы плохо начали, украв у меня корону, и плохо закончили, увязнув по шею в болоте своих мерзостей. Мне жаль, что вы получили в бою раны, но еще больше я скорблю, что вы вообще взялись за дело, которое вам явно не по плечу. Теперь справедливость, слава Богу, восторжествовала. И тем не менее у вас остается возможность выбора. Верните мне добровольно корону, и я разрешу вам уехать с женой туда, куда мы установим. Чем плохо, скажем, провести остаток жизни на острове Кипр? Там солнечно круглый год. Может быть, мы позволим вам навестить вашего друга, короля Франции. Или выберем вам небольшой, но уютный замок где-нибудь в Ирландии. Что вы качаете головой, Стефан? Шея болит?

«Неужели не ясно, что я отказываюсь? Черт, как жаль, что язык не слушается сейчас меня» .

– Может он вообще что-нибудь сказать?

– Только не сейчас, – ответил Роберт. – Лекарь говорит, что рана не опасна, но горло придется долго лечить. – Что ж, тогда говорить буду я. Ваше правление завершилось, Стефан. Повторяю: если вы подпишете необходимые бумаги, в которых вы официально отречетесь от престола в мою пользу, мы милостиво позволим вам уехать. Вы объявите, что обманом завладели английским троном и теперь раскаиваетесь в содеянном. Вы понимаете или нет, кузен? Если да, то кивните, только кивните.

Она чуть приподнялась в кресле, чтобы лучше видеть, и с негодованием увидела, как король, морщась от боли, покачал головой из стороны в сторону.

«Чтоб тебе гореть в аду, чертовка! Ты совсем не та, кем себя полагаешь. Ты проделала большой путь, не спорю, но будь ты не так смазлива, никто бы не обратил на тебя внимания, и ты осталась бы тем, кем была в детстве, – мышкой. Серой, незаметной, никому не нужной мышкой» .

Матильда вновь откинулась на спинку кресла и некоторое время изучающе глядела на кузена.

– Наденьте на него снова оковы, – наконец приказала она. – Отправьте в бристольскую тюрьму и найдите для него камеру потемнее и поглубже под землей. Я не хочу больше видеть его, пока он не передумает. Я сказала, надеть на него оковы!

Стражники спешили исполнить ее приказание. Пока они возились, гремя железом, Роберт с проклятием вскочил, отшвырнул прочь кресло, так что оно рассыпалось на куски, и выскочил из зала. Милес Герифордский осторожно поднялся, бросил на Матильду умоляющий взгляд и последовал за своим другом, шумно вздыхая. Императрица словно не заметила этого. Она спокойно следила, как стражники надевают цепи на ее кузена. «Тебе еще повезло, гордец, – подумала она. – Был бы здесь Ранульф Честерский, тебе бы не сносить головы».

Успех принес за собой, как это зачастую бывает, новые заботы и проблемы.

Одни вельможи толпой ринулись в Бристоль, стремясь высказать свою бесконечную радость от победы императрицы. Они хотели первыми прильнуть к ее прекрасной руке. Оказывается, им пришлось, сжав зубы, терпеть наглого самозванца, и они уже готовились перейти на сторону восставших баронов. Они считали, что должны быть удостоены награды за мужество и верность.

Другие, заперев покрепче ворота своих замков, притаились, сославшись на недомогание. Они знали, что успех еще не есть победа, и решили выждать, не желая рисковать своими владениями.

Кое-кто здраво рассудил, что Англия уже без прежнего короля, но у нее еще нет новой королевы, а значит, закон больше не бьет по их загребущим рукам. Они рьяно бросились на охоту за добром более слабого соседа.

Матильда находилась в трех шагах от трона Англии. Но как трудно было их пройти!..

Бриан так и не приехал в Бристоль, передав через гонца, что у его жены жар. Элиза действительно была больна, хотя истинная причина ее недомогания скрывалась в другом. Императрица послала Бриану письмо с откровенным намеком: «Приезжайте ко мне, как только появится возможность. Благодарности и награды подобны плодам: они становятся безвкусными, когда их варят слишком долго».

Затем Матильда в сопровождении Роберта и Милеса направилась в Лондон. По пути она посетила Черенчестер, Оксфорд и Винчестер, где с благосклонностью приняла покорность епископа Генри. Он был одним из последних, кто бежал с поля боя у Линкольна – но все же он бежал.

– Бог наказал меня за чрезмерное увлечение светской жизнью, – со смирением сказал он. – Отныне я полностью отдам себя служению Святой церкви, на что меня благословил сам папа римский.

Матильда отлично поняла намек и ответила в том же духе, что, дескать, трудно не склониться перед благородством таких возвышенных устремлений и не признать их.

Бурные события этой зимы ничуть не сказались ни на полноте епископа Генри, ни на безмятежном выражении его лица. Он понимал, что, попытавшись защитить своего попавшего в беду брата, взывая к сердцу Матильды, он ничего не добьется, но также и сознавал, что даже она не рискнет напасть на представителя папы в Англии. Церковь, как это уже бывало, послужила ему надежным убежищем, но его амбиции шли дальше алтаря.

Желая оказать императрице самый радушный прием, епископ лично сопровождал ее и ее свиту по своему знаменитому и горячо любимому зверинцу. Он показал гостям волков и рысей, подразнил палкой кобру в клетке, пока она не раздула капюшон, а затем пригласил Матильду прокатиться на прирученном верблюде.

– Если вы усядетесь между его горбами…

– Не говорите глупостей.

– Уверяю вас, моя леди, оттуда почти невозможно упасть. Он не то что этот одногорбый дромадер – с тем действительно трудно иметь дело.

– Нет, – наотрез отказалась Матильда, с неприязнью глядя на равнодушно жующего в вольере верблюда. – На нем тоже невозможно ездить. – Она поплотнее завернулась в свою теплую накидку с капюшоном и сказала: – Все это очень интересно, мой епископ, но моя кровь уже стынет от холода.

– Еще минуту, – взмолился он. – Вы должны увидеть моих павлинов. Я получил новую пару перед Рождеством, и они отлично чувствуют себя в моем зверинце. Раз они выжили зимой, то…

– В другой раз.

– Э-э… но мы же можем вернуться во дворец через парк, это ненамного дальше, зато пройдем мимо вольера с этими чудесными птицами…

Матильда молча повернулась и пошла назад, поеживаясь от стужи.

Епископ посмотрел ей вслед, до глубины души оскорбленный небрежением к своим самым любимым существам. Его пухлое лицо тряслось от гнева. У других вельмож предметом их гордости служили конь, или лес, или жена, и каждый ожидал от гостя восхищения его сокровищами. Для Генри это были павлины. Они оставались неиссякаемым источником его радости и утешения, и пренебрежение ими или равнодушие к ним оскорбляло хозяина.