Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы

Сир Вильгельм ненадолго прервался, дав племяннику возможность осознать все положения своей речи, и продолжал:

— Евреи жили в черно-белом мире, Стефан, в мире света и тьмы, не знающем полутонов. Тот, кто не был евреем, считался язычником и не мог наследовать Царствие Небесное, но даже для евреев путь к милости Божией был тернист и усеян камнями. Среди мессианских сект эбионитов выделилась небольшая группа — ессеи, хотя некоторые называли их назаритами или назареями. Их община, более строго чтящая закон и традиции, нежели даже зелоты, обосновалась в Иерусалиме. В нее входили праведники, сплотившиеся, чтобы вместе ожидать прихода Мессии и торжества евреев и их Господа во всем мире. Один из их духовных вождей звался Иешуа Бен Давид — для нас он Иисус, — Который, судя по документам, имеющимся в нашем распоряжении, никогда не притязал на роль Мессии. Ему и в голову не приходило провозгласить себя Спасителем, Искупителем для всего мира. Он был обычным человеком, хотя и наделенным необычными способностями. Его, однако, втянули в политические распри. Он не поладил с фарисеями, этими новоявленными священниками, которые и выдали Его римлянам, а те уж потом Его распяли.

Вильгельм Сен-Клер встал и подошел к столику у стены, где стоял кувшин с вином. Он наполнил свой кубок и предложил выпить собеседникам. Граф Гуг согласился, а Стефан снова отклонил приглашение, покачав головой. Вильгельм лишь пожал плечами, с удовольствием осушил кубок, опять наполнил его и, наконец оставив кувшин в покое, остался у стола, опершись о его край.

— Во рту сохнет от всей этой говорильни. Причем не важно, складный получается рассказ или путаный, ясный или не очень. Ты-то понял, что я хотел до тебя донести?

— Пока вроде да. Но я таки не возьму в толк, какое отношение все это имеет к святому Павлу.

Сир Вильгельм переглянулся с графом Гугом и пояснил:

— Павел был селевкидом.

Стефан недоуменно заморгал:

— Селевкидом? То есть полугреком, полуарабом? Нет же, он был язычником, римским гражданином, родом из Тарса…

— Селевкиды и были язычниками, и среди них было немало римских граждан. Возможно, что он действительно происходил из Тарса. В этом он и старался позже всех убедить, но по сути никто не может с точностью сказать, кем был Павел на самом деле и где он родился. Ничего не известно также и о его детстве и юности — до того момента, как Бог сшиб его с коня, после чего тот открыто признал, что участвовал в гонениях на христиан. Но ведь в те времена еще не было христиан, Стефан, — были только евреи. Даже самого слова «христианство» еще никто не знал, потому что его пока не придумали. Тем не менее в наших архивах есть свидетельства, что человек, которого теперь называют святым Павлом, был пособником Ирода и, между прочим, судя по его имени — Савл, приходился царю отдаленным родственником. Миротворцы Ирода послали его в стан римской армии, расположившейся у стен Иерусалима, чтобы пригласить войти в город. Тот же самый Савл посылал депешу о развитии событий Нерону, в греческий Коринф, где жил тогда император и куда впоследствии так любил наведываться Павел. Но мы вообще-то начали говорить о распятии. — Он обернулся к графу: — Расскажи ему об этом ты, Гуг. Ты первый просветил меня на этот счет, и твои слова просто засели в моей памяти. Думаю, что и мой племянник должен услышать тот же рассказ.

Граф принялся отнекиваться, дескать, ему больше нравится слушать, чем шевелить мозгами, но Вильгельм был настойчив. Наконец Гуг сдался, вздохнул и обратился к младшему Сен-Клеру:

— Много различных следствий проистекает из идеи креста, Стефан, и из факта, что евреи распяли Христа. Тебе и самому это прекрасно известно.

— Конечно, мессир, — кивнул тот, слегка насупившись. — Это всем известно.

— Вот-вот, именно что всем. Каждому человеку. — Граф Гуг с важностью покачал головой, и голос его посуровел: — Тебе, юный мой Стефан, следует поосторожнее обращаться со словами, потому что иногда — а порой очень часто — они обозначают совершенно противоположное, чем мы привыкли думать. Факты, известные всем и каждому, на поверку редко оказываются истинными, потому что таковыми не являются. Поэтому давай начнем с абсолютной истины, которую хотя бы можно доказать, — что евреи не распинали Христа. Мы можем взять на себя смелость утверждать большее — что евреи не испытывали ненависти к Христу, потому что никогда о Нем не слышали. Этого человека никто не знал под таким именем, пока Савл, то бишь Павел, не заговорил о Нем, спустя годы после смерти Иисуса, назвав Христом — Спасителем. Смысл греческого слова «Христос» до конца не ясен; предположительно, оно означает «искупитель». Савл использовал его применительно к Иисусу, чтобы убедить всех в божественном происхождении Христа. Значит, все доводы, с помощью которых евреи превратились в убийц Иисуса, — чистой воды подлог, бессовестная ложь, измышленная по политическим соображениям. Если забыть на время про идею спасения, то версия, будто евреи ненавидели Иисуса-человека, тоже не выдерживает никакой критики, потому что ненависть сопряжена с усилиями и пылом, а у них не было никаких мотивов для коллективной к Нему неприязни: Иисус был из их числа, Он придерживался тех же взглядов и был в Иудее своим. Несомненно, в те дни ненависти в обществе хватало, но вся она была распределена между двумя группами: селевкидами, то есть семейством Ирода вместе с его приспешниками, — и жителями Иудеи, то есть евреями. И с той и с другой стороны злобы приходилось поровну, но евреи, разумеется, не стали бы изливать ее на Иисуса, христианином Он был или еще кем, поскольку Он был из их среды — из богоизбранного народа. И уж конечно они Его не распинали — просто потому, что это было не в их власти. Распятие — римский вид казни. Толпа, под которой следует понимать евреев, не могла призывать пролить кровь Иисуса, поскольку Его смерть навлекла бы на них и на их детей гнев Господа; безумием было бы не только требовать подобного, но и поверить в это. Подумай-ка сам: можешь ты вообразить группу людей или тем более целую толпу, призывающую кару Господню на свои головы и на головы своих детей — и все это не только осознанно, но слаженно, в едином порыве? Вряд ли это возможно, и все же люди верят. Ты ведь, например, веришь?

— Верю?

Стефан настолько не ожидал подобного вопроса, что так и застыл с открытым ртом, пытаясь выдавить из себя хоть слово, пока граф не сжалился над ним:

— Разумеется, веришь, потому что тебе не оставили выбора: всю свою жизнь, с тех пор как ты научился хоть чтото воспринимать, самые значительные в твоих глазах люди твердили, что это правда, что ты должен в нее верить — потому что, если не поверишь, тебя отлучат от Церкви, и ты будешь осужден гореть в геенне огненной. Так учит Церковь, и так тебе говорили священники. Останови на дороге любого монаха — и он повторит то же самое. Нет никого, кто мог бы позволить тебе усомниться, или просветить на иной манер, или просто объяснить все с других позиций. Никаких признаков инакомыслия. Поэтому что тебе остается делать, как не верить тому, что тебе внушают? — Граф замолк, патетически подняв руку. — Но прежде чем мы двинемся дальше, давай-ка снова вернемся к истории о распятии — обо всем известной казни, призванной развенчать Сына Божия. Ведь именно с этой целью римляне и евреи выставили Его на посмешище, прибив к кресту. Можно подумать, что они нарочно для Иисуса придумали такое позорное действо. Ты ведь немало сведущ в истории?