Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы

В конце концов граф решительно вмешался и положил конец беседе. Он подытожил все, что Стефан узнал в тот день, и умело суммировал все сведения, так что если бы юноша захотел позже над ними поразмыслить, он без труда вспомнил бы все положения их спора.

— А теперь ты так напичкан новостями, что впору голове пойти кругом, — пошутил граф. — Слишком много всего, да еще так врасплох, с налету. Мы с Вильгельмом, конечно, все понимаем, но не забудь его слова о том, что у тебя вся жизнь впереди, чтобы выяснить и перепроверить, правы мы или нет. В твоем распоряжении целый архив, а также помощь самых сведущих из наших собратьев — они с радостью поделятся с тобой знаниями и почтут за честь пособить тебе в учении. Все, что от тебя требуется, — не запирать разум на замок и помнить, что по любому вопросу есть точки зрения, с которыми трудно смириться. В данном случае речь идет о человеке, известном как святой Павел. Тебе еще предстоит узнать, что из далекого прошлого — из времен, когда жил этот человек, — до нас доходят голоса, недвусмысленно утверждающие, что он был не таков, каким его считают сейчас, и совсем не таким добродетельным — во всех смыслах, включая и его правдивость. Среди них раздаются те — не менее громкие и убедительные, — которые настаивают, что его хваленое пристрастие ко всему римскому в конце концов превратило его в лизоблюда, доносчика и шпиона императора Нерона. Другие свидетельствуют — тут я не хочу никого очернять, поэтому просто скажу, что есть свидетельства, — что он мог быть непосредственно замешан в убийстве Иакова. Иакову не было до Павла никакого дела, и он не скрывал своей неприязни к этому человеку, тогда как Павел открыто признавался в своих письмах, что видит в Иакове угрозу, помеху и даже препятствие для распространения слова Божия среди язычников. Вполне вероятно, что он оклеветал и выдал Иакова властям, видя в его аресте и казни явную пользу. Что касается препятствия, то тут он нисколько не ошибся, потому что Иаков был евреем — одним из тех, кого Всевышний призвал для служения Себе, поэтому в Его мире язычникам не нашлось бы места. Многое еще можно сказать из того, что и так всем известно, но мы в ордене, прямые потомки ессеев, бедняков Иерусалимского собрания, придерживаемся намеченного ими пути. Ему они следовали всю свою жизнь, и наша задача — сохранять незамутненным взгляд на события эпохи, когда все только начиналось. Помни об этом отныне и навсегда и будь верен обетам, данным тобою при восхождении. — Граф сочувственно посмотрел на Стефана. — Я вижу, ты в смущении и недоумении — этого следовало ожидать. Теперь тебе лучше побыть одному и обдумать то, о чем мы сегодня говорили. Взвесь все и, если у тебя снова возникнут вопросы, приходи и спрашивай нас обоих без стеснения. А теперь иди с миром.

Зерна нового мировоззрения, запавшие в голову Стефана, прочно укоренились, и в последующие два года, еще до отплытия в Иерусалим для вступления в новое братство, молодой Сен-Клер с ненасытным рвением гонялся за любой крупицей сведений об Иерусалимском собрании, о пути ессеев и о тех изначальных устремлениях, которые, благодаря Павлу, двенадцать столетий спустя мир уже знал под именем христианства.

Скоро он потерял счет поездкам, путешествуя по всей стране, встречаясь со старшими собратьями — архивариусами ордена Воскрешения, систематизирующими и толкующими сохраняемое ими учение. Стефан не уставал изумляться, глядя на эти архивы — весьма обширные по заключенным в них знаниям, но незначительные внешне. Чаще всего документы представляли собой свитки, гораздо более легкие и менее объемные, чем внушительные фолианты Священного Писания. Они хранились в разных местах, распределенные по влиятельным домам дружественных семейств, под неотступным присмотром старшей братии, которой было поручено сберегать и изучать их. Стефан обнаружил, что части общей коллекции документов удивительно удобны для перевозки. Поскольку оригиналы были слишком ценны и хрупки для частого к ним обращения, архивариусы составляли подробные копии и часто обменивались ими, чтобы составить полное представление об учении в целом.

Вскоре Сен-Клер уже хорошо разбирался в политической жизни Иудеи времен Ирода, а также в верованиях и устремлениях различных сект и полусект, входивших в обширное мессианское движение. Вследствие вдумчивого чтения и скрупулезного изучения различного рода документов, он быстро научился доверять только своим суждениям и в первую очередь полагаться на собственную интуицию.

Так, в одном из архивов старинного города Каркассона в Лангедоке он обнаружил копии хроник, записанных еврейским историком Иосифом. [21] Иосиф Флавий (еврейское имя — Йосеф бен Маттитьяху, р. 37, Иерусалим, — ум. после 100 г., Рим) — древнееврейский историк. Пристально изучив их — не без помощи наставников, которые десятилетиями штудировали эти пергаменты, — Стефан смог по достоинству оценить содержащиеся в них любопытные факты. В тех свитках он нашел замечательное по своему подробному подходу изложение политической и военной расстановки сил в современных Иосифу Иудее и Палестине. Сравнивая точку зрения забытого историка и жизнеописания, приведенные в «Иудейской войне» и «Древностях», с христианской доктриной, содержащейся в многочисленных современных манускриптах, Сен-Клер понемногу пришел к пониманию, а потом и к твердой уверенности, каким образом проповеднику Павлу удалось выхолостить учение Иерусалимского собрания. Взяв те изначальные верования за основу, Павел лишил их антиримского духа, царившего в еврейской среде, изъял из них запрет на язычество и потом, сразу после разрушения Иерусалима, создал из них христианство по своему собственному вкусу и для собственных целей — новую религию, политически приемлемую для тогдашних властей и для многоязычного населения Римской империи.

Не меньший интерес у него вызвал расцвет государственного христианства, начавшийся столетия спустя, в четвертом веке, когда император Константин [22] Константин I Великий (280–337) — римский император (с 306), легализовавший христианство. подверг Церковь романизации. В первую очередь внимание императора привлекла содержащаяся в ней угроза бунтовщичества, которую он поспешил искоренить. Старейшины ордена сходились на том, что, бесспорно, этим актом Константин явил беспримерную политическую прозорливость, поскольку при нем Церковь стала неотъемлемой частью имперской власти. Сей стратег раздал Папе и кардиналам титулы князей, но венцом его маневра стало предоставление слугам Царя Небесного вполне земного дворца, который отныне должен был свидетельствовать о ее мировом значении и — для тех, кому это еще было важно и нужно, — об окончательной смерти общественного движения, начатого Иисусом, Иаковом и прочими истинными зачинателями Иерусалимского братства.