Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы

Таким образом, возможность быть застигнутым здесь врасплох была для Одо совершенно ничтожной, особенно из-за его непритязательного вида. Ему хотелось поскорее прибыть на место и там предаться столь желанным плотским утехам. Из-за всей этой суматохи, уже с месяц будоражившей Иерусалим ввиду скорого прибытия принца Антиохийского, епископ целых двенадцать дней был лишен возможности видеть Аруну, прекрасную и порочную девушку-ребенка, окончательно вскружившую ему голову. Даже теперь, после четырех месяцев наслаждений, намного превосходивших те, что он некогда испытывал со сладострастной принцессой Алисой, Одо все еще диву давался заботливости своей бывшей любовницы. Она была о нем столь высокого мнения, что, во-первых, нашла вместо себя достойную замену, а во-вторых, обеспечила укромное местечко, где он мог продолжать свою тайную и в высшей степени опасную связь с юной арабкой.

Сейчас, все тщательно взвесив и обдумав, епископ признал, что должен поблагодарить принцессу также и за негаданную возможность завладеть этим свалившимся на голову кладом. Если бы не Алиса, он ни за что не обратил бы внимания ни на монахов возле храма, ни на их раскопки.

Тщеславию Одо также весьма льстила мысль, что принцесса, решив порвать с ним, могла просто прогнать его, лишив всех прежних удовольствий и предоставив принимать ее прихоть, как ему заблагорассудится. То, что она так не поступила — наоборот, терпела значительные издержки, обеспечивая его чувственному аппетиту богатую пищу, еще больше убеждало священника в его мужской неотразимости. Взамен утерянных радостей и расположения принцессы он получил внимание пленительной Аруны — удивительного подарка, полученного из рук самой Алисы. Подобные мысли с течением времени становились все слаще для епископского самолюбия.

Предвкушая уже недалекие чувственные услады, Одо почувствовал страстное возбуждение и ускорил шаг. Этот Грегорио задержал его дольше, чем следовало, и священник втайне негодовал на несвоевременное появление шпиона, хотя при мысли об открывающихся для него отныне возможностях по его телу пробегала приятная дрожь. Впереди уже замаячил узенький проулок, ведущий к заветному домику, как вдруг невдалеке епископ заметил чей-то силуэт. Рослый франк в полном боевом облачении, в белой полотняной накидке, из-под которой проглядывала начищенная песком до блеска кольчуга, направлялся как раз в его сторону.

Это вмешательство было сколь неожиданным, столь и нежелательным. Белые плащи монахов-рыцарей за последние годы часто появлялись на улицах Иерусалима, хотя община по-прежнему насчитывала всего девять братьев. По упругой поступи приближающегося человека Одо сразу признал в нем самого молодого члена ордена бедных ратников — Сен-Клера, прозывавшегося братом Стефаном. Никто из общины не знал епископа в лицо столь хорошо, как он.

Выругавшись про себя, священник, впрочем, скоро успокоился, убедившись, что рыцарь, кажется, гуляет в одиночестве, будто бы предаваясь мечтаниям, устремив невидящий взор куда-то вдаль и ни на что не обращая внимания. Почувствовав, как екнуло в груди сердце, Одо поспешил свернуть в тупичок и успел вовремя разминуться с Сен-Клером.

А Сен-Клер меж тем уже не первый час бесцельно бродил по иерусалимским улицам, мучительно взвешивая так и этак решение, которое ему предстояло принять.

Накануне днем во время общинного собрания Гуг де Пайен объявил, что через месяц отправится во Францию. С собой он намеревался взять еще двоих из их числа. Одним из этих двух по вполне понятным и описанным выше причинам был Андре де Монбар, но, чтобы не нарушать законы братства, де Пайен решил, что имя третьего выберет жребий. Таким образом, у каждого появлялась равная возможность войти в состав делегации.

Прибыв во Францию, монахи-рыцари должны были доложить о своих открытиях высшему совету ордена Воскрешения, а затем, при поддержке и одобрении его участников, обратиться с формальным заявлением к человеку, который, несмотря на молодость, уже успел стать влиятельной и уважаемой фигурой среди тамошнего духовенства. Этот священник, урожденный Бернар из Фонтен-ле-Дижон, был широко известен в церковных кругах как Бернар Клервоский — по названию цистерцианского монастыря, который он сам и основал, а теперь занимал в нем сан аббата. Бернар Клервоский приходился Андре де Монбару племянником, поскольку его мать была тому сестрой. Задолго до путешествия в Святую землю де Монбар пожертвовал своему родственнику — и, соответственно, недавно основанному ордену цистерцианцев [29] Цистерцианцы — католический монашеский орден, названный по имени первого монастыря в Сито (лат. Cistercium) близ Дижона (Франция). Орден был учрежден в 1098 г. св. Робертом Молесмским с целью следования монашескому правилу св. Бенедикта в более строгой интерпретации. Цистерцианцев называли также «белыми монахами» из-за белого облачения с черным наплечником. — обширные поместья, на которых ныне и располагалось Клервоское аббатство. Монах-рыцарь ничуть не сомневался, что его племянник не откажет ему в устроении аудиенции у Папы Римского, в ходе которой собратья намеревались ознакомить понтифика с документами, обнаруженными в подземельях храма.

Все находки к тому времени были тщательно осмотрены и внесены в реестр. Ковчег Завета подвергли скрупулезному внешнему осмотру, и его подлинность была должным образом засвидетельствована, хотя содержимое сундука оставалось нетронутым и неизвестным. Даже де Пайен, самый уважаемый член их общины, не счел себя вправе притрагиваться к такой святыне — тем более рыться в ее недрах. Он велел держать занавес задернутым и не тревожить ларец до тех пор, пока не найдутся люди, которым по достоинству не возбраняется открыть крышку и взглянуть на чудесный клад.

Меж тем содержимое загадочных кувшинов оказалось в точности тем, что и предсказывал де Монбар. В них обнаружились туго перевязанные пергаментные свитки, обернутые для сохранности тканью и запечатанные внутри сосудов для предохранения от сырости, гниения и прочих превратностей времени. Посоветовавшись с Сент-Омером и де Монбаром, де Пайен утвердился во мнении, что сосуды, обнаруженные в крипте под алтарем, важнее тех, что открыто стояли на полу в чертоге. Не зная порядка расположения кувшинов на стеллажах, собратья выбрали восемь из них наугад — по четыре с каждой стены, то есть по одному с яруса.

Руководил выемкой сосудов и доставкой их из крипты в конюшни де Монбар, и никого из монахов это уже не удивляло. Брат Андре проследил, чтобы намеченные кувшины были тщательно обвязаны веревкой по горлышку и помещены в корзины, после чего собратья по двое поднимали грузы наверх и доставляли в скрипторий, где уже во множестве были расставлены деревянные столы — по несколько в каждом углу. Посередине помещения тоже были сдвинуты столы — на них де Монбар загодя разложил документы, которые некогда лично привез из Франции.