Мартин Стивен - Могила галеонов

Испанский флот быстро начал операцию по спасению попавших в беду.

Грэшем и Манион, отягощенные мокрой одеждой, старались доплыть до одной из лодок, присланных с флагмана. Они видели, как на лодку пытались втащить чье-то обгорелое тело, но оно сорвалось обратно в воду. У моряка, тащившего это тело на лодку, открылась сильная рвота.

— Должен быть какой-то более легкий путь на этот вшивый флагман, — проворчал Манион, выплевывая изо рта морскую воду, когда влез на спасательную лодку, отвергнув предложенную ему помощь.

Когда наконец они, мокрые и продрогшие, оказались на борту корабля герцога Медины, всю их собственность составляла только их мокрая одежда да по горсти золотых монет в кармане у каждого — они при всем желании не успели бы захватить больше, да и плыть с грузом по морю они бы не смогли. Грэшем протер глаза, отчего их только сильнее защипало — со лба его капала соленая вода. С палубы флагмана он видел тонущий «Сан-Сальвадор», но теперь в беду попал и другой корабль. Там отчего-то сломался бушприт, и упала бизань-мачта, а затем на их глазах вдруг обрушилась и грот-мачта этого судна.

На флагмане кто-то спросил у них и записал их имена, а один моряк предложил им шерстяное одеяло. Так как «Сан-Мартин» занимал центральную позицию, Грэшем заметил группу английских кораблей, следовавших за ними на безопасном расстоянии.

— Вон те два огромных испанских корабля, идущих за нами следом, доверху набиты добычей и всякими сокровищами, — шепотом сказал Грэшем Маниону.

— Ну и что?

— Как ты думаешь, Дрейк видит их в свое волшебное стекло?

Той же ночью Дрейк погасил кормовой фонарь на своем корабле и тайно отправился в погоню, намереваясь захватить испанский корабль «Розарио» и обогатиться на пятьдесят тысяч фунтов. Его кормовой фонарь являлся ориентиром для всего английского флота. На кораблях, следовавших за ним, увидели: фонарь впереди погас, а потом заметили и другой, более тусклый свет. Приняв его за корабль Дрейка, они решили его нагнать. Только на рассвете английские моряки обнаружили: они всю ночь ориентировались на фонарь замыкающего корабля Армады и оказались одни неподалеку от самого мощного флота в мире. Трем английским судам пришлось быстро развернуться и отправиться на поиски главных сил английского флота, весь строй которого был нарушен действиями Дрейка.

Всего несколько миль разделяли один из величайших флотов в истории от английского флота. Судьбы народов теперь зависели от решений полководцев. Грэшем томился от вынужденного бездействия, не зная, куда себя деть. Люди проводили время, развлекаясь игрой в кости, хотя начальство косо смотрело на такие занятия. Манион, сам вырезавший кости из дерева, был способен часами бросать кости, что крайне раздражало Грэшема, уже задолжавшего Маниону несколько тысяч фунтов. В иерархии испанского галеона не нашлось места для англичан-изменников. Здесь не было кают или коек даже для пяти десятков испанских дворян, которые желали плыть на престижном флагмане и создали еще большую скученность на его палубах. Грэшем время от времени располагался на чьем-нибудь свободном месте и, желая отдохнуть от азартных игр, пытался сочинять сонеты. По ночам он обычно спал в окружении других обитателей корабля и часто просыпался. В ночные часы в его голове сложилось нечто вроде простой стихотворной молитвы:

Песочные часы здесь действительно поворачивал юнга каждые полчаса. Дальше продолжалось в том же духе:

Незамысловатое сочинение в духе детских стишков гораздо лучше успокаивало душу, нежели сложные сонеты.

Смена караула происходила каждые четыре часа, и о ней объявляли те же юнги. Но особенно впечатляющей Грэшему казалась вечерняя церемония. Даже Манион умолкал, когда они оба наконец укладывались слать на палубе, съев паек, положенный им на ужин.

Начиналось с того, что юнга приносил на палубу зажженный в вечерних сумерках кормовой фонарь, пока люди готовились к вечерним молитвам. Тоненький, слабый голосок юнги был едва слышен за шумом дождя и воем ветра, но тем трогательнее звучали слова, которые он говорил, очень простые, но имевшие особый смысл именно для людей, соединенных общей опасной судьбой:

Алтарные свечи постоянно приходилось зажигать вновь. Капитан громко возглашал:

— Все ли здесь?

Присутствовавшие обычно утвердительно отвечали хором.

Капитан читал «Храни нас, Господь», и эти слова в его устах звучали немного странно: его лицо в сумерках казалось темным, а не светлым, а глубокий тембр голоса и ритмичная речь непривычными.

Моряки хором читали «Храни нас, Господь», а потом «Богородица Дева, радуйся» и «Верую». На несколько минут знакомые с детства слова объединяли людей, находившихся посреди океана, напоминая им об их общей цели. После вечерней молитвы кормовой фонарь снова уносили на обычное место. Грэшему больше всего запомнились лица этих людей — ясные детские лица юнг, суровые, обветренные лица взрослых моряков, вместе взиравших на мерцающие свечи. Сотни людей, маленьких и взрослых, у каждого из которых был его собственный мир, составляли сейчас единое целое.

На другой день на рассвете в море не было видно ни одного английского судна. Вскоре после того как они с Манионом позавтракали, их вызвал герцог. В роскошно обставленной каюте Сидония сидел за столиком, инкрустированным слоновой костью. Рядом с ним стояли два странно возбужденных офицера с «Сан-Мартина», Диего Флорес, а также уже знакомый переводчик. Не предложив Грэшему сесть, Медина Сидония спросил нейтральным тоном:

— Что случилось с «Сан-Сальвадором»?

— Мы с моим слугой находились на носу судна и видели, как какой-то голландец возился с пороховой бочкой, потом бросил рядом с ней зажженную спичку и нырнул за борт.

— И это все? Человек взрывает собственный корабль и вверяет свою жизнь милости морской стихии?

— Милорд, — нерешительно начал Грэшем, — были кое-какие… слухи.

— Слухи?

— Якобы у испанского капитана была… связь с немкой, женой этого пушкаря. На судне трудно бывает что-то утаить. Вся команда слышала, как этот голландец клялся отомстить капитану. Но они-то думали, что голландец просто нырнет капитана ножом (если вообще не хвастал).