Генрих Майер - Дочь оружейника

Еще несколько времени ворон кричал жалобно и метался во все стороны, но наконец силы его оставили; распустив крылья, он завертелся в воздухе и упав на огонь, погасил его совсем. Настало страшное мертвое молчание, и подземелье превратилось в настоящую могилу.

Монахи абендсдорфского монастыря похоронили Шафлера со всевозможными почестями, и сам бурграф почтил своим присутствием печальную церемонию. Воины Шафлера были отосланы в Дурстед с известием о смерти их начальника, а солдаты Перолио, на которых все смотрели с презрением и грозили убить их, не смели долго ждать в монастыре своего господина. Взяв его лошадь, они долго бродили по берегу, но не решались и днем проникнуть в развалины, а потом, видя, что он не возвращается, ускакали дальше, продали лошадей и помянули начальника Черной Шайки дикой оргией.

Через несколько времени монах-лекарь, которого колдунья снабжала травами и лекарствами, пошел в падерборнские развалины, чтобы попросить цыганку набрать какой-то травы, но каково было его удивление, когда он нашел, что дверь в подземелье была заложена огромным камнем. Он позвал других монахов, и только десятки дюжих рук могли сдвинуть с места эту глыбу. Тут же монахи заметили странные работы и рычаг, ручка которого проходила во внутренность подземелья, и который, вероятно, служил для того, чтобы столкнуть камень, стоявший уже на весу, к самой двери.

Когда монахи вошли в подземелье с зажженными факелами, прежде всего их поразил удушливый запах, который, однако, понемногу рассеялся, потому что дверь была отворена настежь. Страшное зрелище поразило их и, не смея принять никакого решения при виде двух мертвых женщин и рыцаря с обгорелой рукой, они послали за своим настоятелем. Тот пришел сам, посмотреть на чудо, и, увидев покойника, сказал:

– Этот человек был большой преступник и, вероятно, он убил этих двух женщин, точно также, как убил мессира Шафлера. Кто не слыхал о злодействах Перолио! Этот иностранец поступал с нами, как с побежденными и грабил своих и чужих. Не троньте его, он не стоит христианского погребения.

– Но что делать с трупами женщин? – спросили монахи.

– Одна их них считалась колдуньей и умерла без покаяния, другая, вероятно, такая же цыганка. Оставьте их здесь, потому что до них грех дотронуться и, выйдя отсюда, завалите опять вход камнем. Пусть нечестивые останутся без могилы.

Настоятель отправился обратно в абендсдорфский монастырь, но монахи не послушались своего начальника и проводив его, обыскали тело Перолио, обобрали его деньги, оружие, дорогую одежду, в то время, как монах-лекарь отыскивал и собирал склянки с разными лекарствами; потом, собрав на средину весь хлам подземелья, они составили костер, положили на него все три трупа и зажгли его. Огонь быстро обхватил сухие травы и лохмотья колдуньи, и монахи, выбежав из подземелья, завалили его камнем. Монах-лекарь взял с собой трупы змеи и ворона, и чучело бедного Барбелана долго украшало его келью.

Итак трое несчастных, погибших друг от друга, соединились в смерти; даже трупы их истлели на одном костре, и прах их смешался.

Даже и после смерти колдуньи народ долго боялся падерборнских развалин и никто не осмеливался идти мимо них ночью. Рассказывали, что тень старухи бродит в полночь по берегу и зовет своего милого Барбелана, похищенного лекарем и, что в это время чучело ворона расправляет крылья и хочет лететь, но в священной обители злой дух не имеет никакой силы, и потому не может даже откликнуться на зов своей дочери.

Мы совершенно забыли о сообщнике Перолио, злодее Фрокаре, которому не удалось быть насильно наследником Вальсона, и потом не удалось убить Видаля, овладевшего дорогим кушаком. Фрокар решил следовать везде за кушаком, и когда войско Шафлера вышли из Эмна, взяв с собой пленных, он отправился за ним окольными путями, не теряя из виду телегу, на которой ехали раненые. При приезде в лагерь он узнал, что раненого Видаля поместили в комнате оруженосца Шафлера, знакомого нам Генриха, возбуждавшего всеобщий смех своей некрасивой наружностью и который, попав однажды в руки Фрокара, с трудом спасся от мучительной смерти.

Добрый карлик полюбил молодого человека, которого Вальтер не велел обижать, и даже, когда Шафлер отправился в Дурстед с отрядом войска, Генрих отпустил вместо себя другого молодого воина, а сам остался в лагере лечить своего нового друга. Видаль не очень страдал от своей раны на ноге, но не мог еще долго ходить и большей частью лежал в постели. Генрих редко оставлял его одного, и если уходил по службе, то посылал вместо себя одного из воинов, который играл с больным в кости или забавлял его рассказами о сражениях. Видаль печалился о том, что ничего не знал о Перолио, к которому был искренно привязан. Он давал за себя выкуп, и Шафлер не удерживал его, но он оставался поневоле, потому что не мог ни сесть на лошадь, ни идти. Он и не подозревал, что за каждым его движением следит зоркий глаз врага, дожидаясь минуты, чтобы поразить его и ограбить. Присутствие Генриха бесило разбойника, который не мог решиться убить двоих посреди лагеря, чтобы не попасть самому в беду. Он прятался уже несколько недель и, наконец, чтобы удалить Генриха, придумал хитрость.

Хотя Генрих был далеко не красавец, но Фрокар узнал, что ему очень нравится служанка из трактира, которая, разумеется, только смеялась над бедняком и предпочитала ему рослых солдат. Однако она не смела очень сердить такую важную особу, как оруженосец начальника войска, и потому Генрих не терял надежды, что когда-нибудь деревенская красавица сжалится над его страданиями. Зайдя однажды в трактир, Фрокар отдал служанке свои последние деньги, с тем, чтобы она в эту же ночь назначила свидание Генриху и взял с нее слово, никому не говорить об этом. Красавица обещала, и в тот же вечер послала мальчика, прислуживавшего на кухне, сказать Генриху, что она ждет его. Обрадованный уродец опрометью побежал в трактир, оставив Видаля одного и сказав ему, что скоро вернется. Фрокар только этого и ждал. Он пробрался в темноте к жилищу раненого и начал высматривать в окно. В небольшой комнате, освещенной фонарем, висевшем на толстом крюке, вбитом в потолок, стояли две походные кровати и на одной из них спал раненый. Кроме того, в комнате был стол, два простых стула и сундук. Фрокар, заучив положение всех предметов, начал с искусством вора отворять окно и сделал это так осторожно, что если бы Видаль и не спал, то ничего бы не слышал. Злодей так же осторожно влез через окно, подставил стол под фонарь, снял его и отнес в угол, откуда он освещал только полосу пола. Фрокар действовал неслышно, как тень, и, вынув из кармана веревку, стал у изголовья больного. В другой его руке был нож, так что он еще сам не знал, какое оружие употребит для своей жертвы. На нож он не очень надеялся, потому что он уже раз изменил ему; поэтому он предпочитал веревку, которая оканчивала дело без шума и крови. Он дожидался удобного случая, чтобы накинуть петлю на голову спящего… Видаль повернулся во сне и продолжал, может быть приятный сон, не чувствуя, что вокруг его горла обвилась уже роковая веревка и петля затягивается понемногу. Вдруг послышались шаги обхода и Фрокар присел на корточки за кроватью, удерживая дыхание. Кто-то остановился у двери комнаты и сказал тихо: