Жан д'Айон - Заговор Важных

В середине XVII столетия нотариусы еще не пользовались надлежащим почтением, но это нисколько не отражалось на их преуспеянии, ибо услуги их требовались всем. Благодаря Фронсаку-старшему, семья жила в достатке и ни в чем не нуждалась. За 1641 год его контора зарегистрировала почти тысячу семьсот актов, в том числе соглашения о сдаче в аренду, брачные контракты, завещания и простые поручительства. Случалось регистрировать и необычные бумаги: обещания жениться, обязательства преподавать танцы и даже жить в мире с соседями!

Контора Фронсаков располагалась в старом, но хорошо укрепленном здании бывшей фермы. Три века назад, когда она была построена, она находилась среди садов, принадлежащих монастырю Тампль, но с тех пор город разросся, и теперь строение примыкало к северной стороне улицы Катр-Фис.

Прочная, неприступная стена полностью скрывала внутренний двор. Единственный вход в дом защищала тяжелая дубовая дверь с железными заклепками. Во времена, когда по ночам в столице хозяйничали банды взломщиков и грабителей, тяжелые двери и каменные ограды являлись необходимыми атрибутами нотариальных контор, ибо их владельцы хранили не только подлинники заверенных ими документов, но и копии, заверенные их коллегами, соглашения, договора и даже ювелирные изделия своих клиентов. Документы, доверяемые нотариусам, для заинтересованных лиц поистине не имели цены.

Карета Гастона въехала в ворота, в этот час еще открытые, и остановилась у крыльца. Увидев своего «малыша», которого он когда-то учил стрелять из пистолета, ставшего кавалером ордена Святого Людовика, Гийом Бувье бросился открывать дверцу. Как и его брат Жак, Гийом исполнял обязанности и сторожа, и конюшего.

В сущности, работой братьев Бувье не перегружали. Бывшие солдаты, они — не без сожалений! — променяли полную приключений жизнь на постоянную крышу над головой. Они убирали во дворе навоз, оставленный лошадьми клиентов, и охраняли дом и его обитателей от разбойников, ибо, несмотря на почтенный возраст, в полной мере сохранили навыки и привычки наемников и в бою отличались ловкостью, свирепостью и отвагой. Неразлучные, они напоминали Кастора и Поллукса и вдобавок были очень похожи. Чтобы различать их, Пьер Фронсак потребовал, чтобы Гийом носил бороду, а Жак — усы.

Спрыгнув на землю, Луи заключил старого солдата в объятия.

— На улице такой холод, а ты все еще не в доме?

— Сами понимаете, господин шевалье, когда на двор въезжает карета… кто ж знает, кто там приехал…

Луи заметил, что за поясом у Гийома торчит кремневый пистолет, а из голенища сапога выглядывает рукоять тесака. Подпрыгивая, чтобы согреться, к ним подошел Гастон.

— Сегодня мы ужинаем здесь, — сказал Луи. — Пойду предупрежу госпожу Малле.

Антуан Малле служил в конторе привратником, а его жена командовала на кухне.

Луи отправился на кухню, а Гастон завел с Гийомом разговор о положении дел на севере страны — неисчерпаемая тема для бывших солдат. Затем, оставив кучера на попечение Гийома, который немедленно увел его на кухню, Гастон по узкой винтовой лестнице, проделанной в толще каменных стен, поднялся на второй этаж засвидетельствовать свое почтение господину Фронсаку.

На втором этаже располагалась анфилада из четырех больших комнат: мрачной столовой, плохо освещенной библиотеки, сумрачного зала, где под началом главного письмоводителя Жана Байоля корпели над бумагами конторские писцы, и, наконец, темного кабинета самого нотариуса Пьера Фронсака.

Когда Луи, расставшись с г-жой Малле, поднялся в кабинет к отцу, Гастон вел там оживленную беседу с господином Фронсаком, королевским прокурором Жозефом Бутье (крестным отцом Луи) и Жаном Байолем.

В кабинете, как, впрочем, и во всем доме, царил полумрак: немногочисленные окна были маленькими и вдобавок забраны решетками. Помещение освещалось тремя свечами в подсвечнике, стоявшем на сундуке, отблесками огня в камине и двумя массивными масляными лампами на угловом столике из орехового дерева. Однако от всего этого было больше дыма, нежели света.

В длинной куртке из черного бархата отец Луи сидел за столом с обычным для него суровым видом, помогавшим ему скрывать свои сомнения и страхи. Высокий и худой, он являл собой полную противоположность прокурору Бутье, главному помощнику канцлера Сегье. [18] Пьер Сегье (1588–1672) — один из ближайших сподвижников Ришелье, канцлер Франции. Небольшого роста, коренастый, упитанный, совершенно лысый, в черном, как и положено юристу, Бутье, однако, не чуждался щегольства: его скромный костюм с белым отложным воротником оживляли отделка из красного шелка и несколько красных бантов.

Беседа была в разгаре, когда в кабинет, шурша складками длинного черного платья с кружевной вставкой, вошла мать Луи и пригласила мужчин к столу.

Ужин накрыли в столовой, сумрачной и холодной комнате, освещенной слабым мерцанием свечей в серебряных подсвечниках. Всю ее обстановку составляли длинный стол орехового дерева и массивный буфет с поднимающейся дверцей, где госпожа Фронсак хранила кубки, кувшины для воды и оловянные тарелки. Ни развешанные на каменных стенах гобелены, ни венецианские зеркала не делали комнату уютной, а жаркое пламя, разведенное в великолепном камине с резной доской, согревало гостей гораздо меньше, нежели предвкушение сытного ужина, о приближении которого свидетельствовали расставленные на вытканной красивым узором скатерти массивные серебряные приборы и фаянсовые тарелки.

Никола, сын Жака Бувье, обычно исполнявший обязанности кучера Луи, прекрасно справлялся с ролью виночерпия и наполнял бокалы, поставленные по правую сторону от тарелки, превосходным бургундским.

Следом за племянником вошел Гийом Бувье: он торжественно внес две супницы: одну с тыквенным супом, а вторую с луковым. За супом последовали мясные блюда: мясо жареное, тушеное и вареное; к каждому виду мяса подали специальный соус.

Бутье встречал каждое блюдо плотоядным взором, а Гастон громко сглатывал слюну. Госпожа Малле поистине превзошла себя, приготовив кабаньи уши, почки, свиные ножки и запеканку из курицы. На гарнир принесли вареные бобы и чечевицу.

Когда наконец блюда заняли свои места на столе, гости дружно воздали им должное, используя чаще руки, нежели ложки, и макая хлеб в супы и соусы. Только господин и госпожа Фронсак пользовались итальянскими столовыми приборами. Некоторое время в столовой слышался только звук жующих челюстей.

Утолив первый голод, нотариус, прокурор, комиссар и письмоводитель продолжили прерванную беседу, единственной темой которой была смерть Ришелье. Под мерное журчание их голосов Луи погрузился в собственные мысли.