Гарри Тертлдав - По воле Посейдона

Его отец засмеялся.

Потом оба засмеялись еще громче. Сделав по комнате несколько сальто, Филина приземлилась на колени Соклея. Вместо того чтобы хорошенько пощупать красотку или немедленно начать с ней заигрывать, тот поспешно скинул ее со своих колен так, словно обжегся.

— Филина не кусается, Соклей, — заметил Менедем. — Если только ты сам не захочешь, чтобы она тебя укусила.

Он запрокинул голову и засмеялся; да, он хорошо почувствовал силу вина.

Соклей пожал плечами.

— Небось акробатка выбрала меня потому, что я молод, в надежде, что я по уши в нее влюблюсь. — Он снова пожал плечами. — Боюсь, ее надежды не оправдались.

— Ну и ладно… Кто-нибудь другой очень скоро вставит клин в ее зарубку, — ответил Менедем, словно толковал о кораблестроении, а не о том, что подвластно Афродите.

Соклей казался трезвым, даже когда бывал пьян.

«Бедняга», — подумал Менедем.

И конечно, Филина вскоре прижалась к Ксанфу, который тут же начал очередную многословную речь.

«Интересно, он собирается заласкать красотку до смерти или заболтать ее до смерти?» — изумился про себя Менедем.

Он уже выпил столько, что это показалось ему очень смешным. Он приказал рабу пойти по кругу и наполнить чаши симпосиатов вновь.

Телеф дал Артемис выпить из его кружки, после чего залез рукой под ее тунику.

— Какая у тебя гладкая маленькая попка, — сказал он, лаская флейтистку.

— Внутри она еще глаже, — ответила та и, взявшись за спинку ложа, выставила зад.

Телеф обошел вокруг девушки и проверил ее утверждение на практике.

Менедем помахал Евное.

Он был хозяйским сыном. Он нанял ее и остальных девушек. Флейтистка поспешила к нему.

— Чего желаешь? — спросила она.

Менедем сел, а Евноя пристроилась рядом на полу, мотая головой вверх-вниз, потом, повинуясь его жесту, перебралась на ложе и припала к юноше. Ее дыхание было сладким от винных паров. Евноя, как и Артемис, тоже оказалась гладкой внутри.

Размахивая тряпкой, Эринна бежала к паве.

— Убирайся прочь от моих трав, противная тварь! — кричала сестра Соклея. — Кыш!

— Что именно она склевала? — поинтересовался Соклей из дальнего угла сада, когда птица неохотно отступила.

— Ящерку, — ответила Эринна.

И вправду, хвост уже исчезал в клюве павы.

— Я не возражаю, когда павлины едят ящериц и мышей, — продолжала Эринна. — Но они в придачу клюют фенхель и тмин! Ты небось их плохо кормишь.

— Ничего подобного! — Соклей негодующе указал на ячмень в широкой миске, из которой клевали две другие павы. — Они едят почти столько же, сколько рабы. Я только что подумал, что ячменный хлеб понравился бы им не меньше, чем нравится нам.

Эринна возвела глаза к небесам.

— Вот что, пусть они едят где-нибудь в другом месте, а не там, где я выращиваю травы.

— Вообще-то могло быть и хуже, — заметил Соклей.

Ужасающий крик, отдаленно напоминавший звук сигнального рожка, донесся от двери соседей и подтвердил, что все и впрямь могло быть гораздо хуже.

— Менедему приходится держать в доме павлина. Он вытворяет то же самое, что и павы, но к тому же вчетверо больше кричит.

— Не могу дождаться, пока ты скрестишь с ним всех пав, — ответила сестра. — Не могу дождаться, пока ты заберешь всех птиц на «Афродиту», и поднимешь парус, и отплывешь с ними в далекие края.

— Теперь недолго осталось, — заверил сестру Соклей. — Суда уже начинают спускать на воду, и Менедем жалеет о каждом дне, который проводит здесь наша галера.

— Я буду по тебе скучать, — сказала Эринна. — По тебе, но не по этим противным, несносным тварям.

А тем временем пава, которую она выгнала из травяного садика, снова подбиралась к растениям, без сомнения надеясь, что хозяйка о ней забыла. Но забыть о такой большой птице было не так-то легко. Эринна снова взмахнула тряпкой, и пава отступила.

Соклей мог поклясться, что видел гнев в черных птичьих глазах-бусинках.

— Послушай, тебе вовсе не обязательно самой охранять сад. Ты можешь поручить это рабыне…

— Вчера я пыталась так сделать, — хмуро ответила Эринна. — Но рабыня обращала больше внимания на кружку вина, чем на пав, и, боюсь, некоторое время нам будет не хватать чеснока… У нормальных людей в садах водятся только улитки и гусеницы, а не эти… эти… пернатые козы! Да, пернатые козы — вот кто они такие!

Не успел Соклей ответить, как павлин в дядином доме снова испустил боевой клич. Все соседские собаки залились лаем. Они то и дело заходились лаем с тех самых пор, как Соклей с Менедемом принесли домой павлина и пав. Запах птиц, вероятно, казался собакам очень соблазнительным, и они были не прочь попировать, а павлин к тому же так шумел, что напоминал о своем присутствии даже тогда, когда ветер дул в другую сторону.

Очередной кошмарный крик в соседнем доме повлек за собой не менее кошмарные проклятия.

— Пусть Аид нафарширует тебя оливками и сварит в своей кастрюле! — кричал Менедем. — Пусть он поджарит тебя на медленном огне! Пусть твои павы наградят тебя птичьим триппером, чтобы ты больше не мог мочиться через свой петушиный…

Эринна захихикала.

Соклею захотелось зааплодировать. Это был, конечно, не Аристофан, но язык почти приближался к языку знаменитого комедиографа. Потом Менедем закричал снова, на этот раз от боли.

Соклей не обладал способностью видеть сквозь стену, разделявшую их дома, но и без того было ясно, что павлин отомстил его двоюродному брату. Соклей гадал только — Менедема клюнули или оцарапали? Павлин опасен и спереди, и сзади, не говоря уж про его крылья… В чем и убедился на свою беду тот незадачливый моряк, который недавно за ним гнался.

— По-моему, тебе все-таки следовало отговорить Менедема от покупки этих отвратительных птиц.

Соклей покачал головой.

— Уж если Менедем решил что-то сделать, даже боги с Олимпа не смогут его остановить. Он далеко пойдет — помяни мои слова. Правда, ему придется идти в придачу и очень быстро, чтобы его не догнали все мужья, которых он раздразнил.

— А ну кыш!

Эринна снова махнула тряпкой на паву.

Соклей надеялся, что пава отвлечет сестру от разговора о Менедеме, но зря. Заставив птицу отступить, она спросила:

— Неужели это правда насчет Менедема? Ты, наверное, преувеличиваешь?

— Ну если только самую малость, — ответил Соклей.

Сестра щелкнула языком.

— Уважаемых женщин порют ремнем, если мужья ими недовольны. А мужчинам разрешено иметь любую женщину, какую только захотят. По-моему, это нечестно, что они могут преследовать чужих жен, хотя способны загасить свой фитиль с рабынями и шлюхами. Ты согласен?

Соклей кивнул, подумав о рыжеволосой фракийской рабыне.

Но Эринна говорила не о нем, она говорила о Менедеме.