Алексей Сергеев - Стерегущий

Но это были уже мысли о поражении, от них нужно было избавиться. Головизнин стал стрелять в копошившихся на палубе «Сазанами» людей из своего кольта и был рад, когда оттуда немедленно ответили артиллерийским огнем. Ему казалось, что стреляют по нему, и он был доволен, что, несмотря на ливень пуль и осколков, находится на самом опасном месте, где и подобает быть командиру.

К стрельбе «Сазанами» присоединился «Акебоно». Они били с близкой дистанции. Снаряды были так горячи, что их осколки летели к «Стерегущему», окруженные облачками пара, и оттого, что этих облачков было неисчислимое количество, Головизнину казалось, что осколки скоро засыплют «Стерегущего» от ватерлинии до стеньги. [17] Стеньга — дерево, служащее продолжением мачты.

«Ну вот и конец, вот и конец», — мысленно шептал себе Головизнин, перебирая и не находя на миноносце ничего, что позволило бы считать его по-прежнему боевым кораблем. Все, что было у «Стерегущего», все его жизненные нервы: артиллерия, подвижность, устойчивость, маневренность — все было поражено насмерть. Его беспомощно колыхавшийся на морской волне корпус, изрешеченный вражескими снарядами, остались защищать от всей японской эскадры с тяжелыми орудиями два десятка русских людей с ружьями. Миноносец был обречен на гибель вместе с защищавшими, его моряками.

И вместе с тем Головизнин видел, что люди «Стерегущего» этой обреченности не ощущают, что дух их непоколеблен.

«Мы не побеждены, — говорил себе старший офицер. — Наши сигнальщики видят зорче японских, наши минеры лучше их, наши комендоры стреляют более метко. У нас плохое материальное оснащение, котлы и машины, никуда не годится уголь, который я сам грузил, вместо того чтобы выбросить его за борт. Но мы не побеждены, а раздавлены силой, организованной лучше нашей, превосходящей нас количественно. Живые будут сражаться, а раненых нужно спасать», — решил Головизнин, отрываясь от своих мыслей, и приказал подобрать тяжело раненных, которые не в состоянии были сами двигаться.

Старший офицер лично осмотрел единственный уцелевший от пожара вельбот. Но и он оказался полуразбитым, к спуску на воду непригодным; сносить в него раненых нечего было и думать. Тогда, поднеся мегафон к губам, Головизнин скомандовал во всю силу своего голоса, чтобы раненым надели пояса.

— Разобрать пояса! Спасаться! — кричал он. — Помогай, кто может, раненым!

А когда новый взрыв качнул «Стерегущего» так, что с палубы покатились в воду и тяжело и легко раненные, Головизнин скомандовал:

— Всем оставить судно!

Его голос зазвенел, как хрусталь, готовый разбиться. Старший офицер сам поймал себя на этом, и ему стало неловко за потерю самообладания. Он оправдал себя тем, что подумал: если уйдут матросы, на «Стерегущем» останется его временный командир.

На раненых пояса надели, но уцелевшая команда явно пренебрегала ими.

— Чего уж там, вашскобродь, — с укоризной в голосе произнес Батманов. — Где это видано, раненых за борт бросать? Живыми вместе жили и ранеными вместе помрем.

Мокрый, с черным от угольной пыли и пороховой копоти лицом, по которому была размазана кровь, кочегар сутулился, хватался за ногу, говорил неохотно. Видно было, что думал он сейчас не о том, чтобы поддерживать разговор со старшим офицером, но о чем-то своем, более важном.

— Верно, верно, — поддержали Батманова минер Черемухин и кочегар Коростин. Они тоже были без спасательных поясов и держали в руках винтовки с примкнутыми штыками.

Коростин, горя волнением юности и желанием сказать, что он на все готов, так сильно отодвинул в сторону Черемухина, что звякнули их столкнувшиеся винтовки. Ломким голосом он произнес:

— Вы, ваше благородие, не сомневайтесь. Зачем нам пояса одевать? На «Стерегущем» до Артура доплывем. А нет, так вчера еще в Артуре в чистые рубахи переоделись. Сами понимаем, что в море разное случается. Не маленькие чать.

Подошел квартирмейстер Бабкин. Перебив Коростина, он сказал:

— Я так своим умом располагаю: адмирал Макаров японцам «Стерегущего» на поругание не оставит.

Головизнин пасмурно улыбнулся.

— Ну, братцы, — сказал он, — давайте тогда в целях предосторожности уничтожим все, что может быть полезным японцам.

Он отдал нужные распоряжения. Сигнальщик Иванов принес денежный ящик. Головизнин открыл его. Сверх тощей кипы ассигнаций и грудки золота и серебра положил шифры и другие секретные документы, со стуком прихлопнул крышку, запер, бросил в море сначала ящик, потом ключ.

Ворожцов выбросил сигнальную карту. Она не тонула. Кружко вытащил ее багром. Ругаясь на излишние, по их мнению, предосторожности, Кружко и Коростин принялись привязывать к сигнальным картам и книгам попадавшиеся под руку грузы.

Сигнальщик Иванов, все еще по привычке зорко следивший за морем, неожиданно прокричал:

— Вижу катер с японца! И шлюпки. К нам гребут!

И тотчас все увидели, как, сверкая лопастями весел, к «Стерегущему» потянулись от японских кораблей шлюпки с вооруженными людьми, а между ними, ловко лавируя, несся паровой катер.

С дистанции, превосходившей досягаемость ружейного обстрела, катер открыл стрельбу. С носа его шла непрерывная трескотня, будто там залегла добрая сотня стрелков.

— Чем он стреляет? — недоуменно спросил лейтенант у Анастасова.

— Должно быть, пулемет, — ответил инженер-механик.

Катер, проворно метавшийся между шлюпками, напомнил Головизнину увертливую ящерицу. Но эта ящерица была вредна, она несла смерть. Стоявший на носу катера пулемет напряженно бил по русскому кораблю с короткими передышками. Его низкий и хлесткий огонь то обстреливал бак «Стерегущего», то строчил по его палубе.

Пулемет на носу катера был новшеством. Старший офицер оценил его по достоинству. Своим огнем пулемет расчищал путь шлюпкам. По их курсу Головизнин понял, что японцы собираются пристать к носу «Стерегущего».

Лейтенант сделал попытку самолично унять неистовавшего пулеметчика и несколько раз выстрелил по нему из кольта. Пулемет не умолкал. Головизнин подумал, что ему надо взять винтовку, и в это время услышал, что кто-то стреляет рядом с ним.

Это был Гаврилюк. Прикрывшись трупом Лкузина, как за валом, он выпускал по катеру пулю за пулей. Потом к Гаврилюку примостился комендор Майоров, тоже державший в руках дымившуюся винтовку.

Старший офицер слышал, как Майоров сказал Гаврилюку:

— Давай в минуту снимать японца, а то забьет совсем «Стерегущего».