Алексей Сергеев - Стерегущий

Цепляясь за борта баграми и абордажными топорами с крючьями на концах, которые забрасывали всюду, где крюки могли за что-нибудь зацепиться, японские матросы и морские пехотинцы лезли на носовую часть палубы.

Тонкий, два Игнатовых, Харламов и Апришко частым огнем сбили в воду японцев, пытавшихся взобраться на «Стерегущий» с кормы.

Стреляя, Тонкий нет-нет, да и оглядывался, что делается на носу. Он видел, как с носа «Стерегущего» враг стал просачиваться вдоль бортов миноносца направо и налево. И хоть схватки с врагом закипали всюду, где одновременно могли задержаться пять-шесть человек, ожесточенно размахивавших во все стороны оружием, все же матросы «Стерегущего» пятились под неприятельским натиском.

— Теснят что-то наших, — озабоченно сказал Тонкий стоявшему рядом с ним Майорову. — А Ливицкий куда-то пропал.

Майоров уловил в его словах гнетущую тревогу за судьбу «Стерегущего» и сам беспокойно оглянулся назад. В это мгновение Тонкий схватил его за рукав:

— Смотри, что делается! Неужели сдрейфили!

Майоров тоже увидел, как часть матросов с винтовками в руках бросилась к баку и стала скрываться в машинном отделении. Но он сказал:

— Не такие люди, чтобы дрейфить. Чести матросской не порушат. Свое что-нибудь удумали.

— Ладно, пускай оттуда бьют, лишь бы били! — жестко бросил Тонкий. — А япошат в море, видно, мне сунуть придется. Негоже им на «Стерегущем» быть, пока на нем хоть один живой русский есть!

Майоров, подняв голову, с удивлением поглядел на Тонкого, а когда увидел его глаза, сразу почувствовал, что человек говорит не на ветер. Тонкий круто повернулся и пошел на бак.

— Держи левее, а то скосят! — крикнул ему вдогонку Майоров.

Тонкий слышал, что ему крикнули, но пошел прямо. Всем существом своим он ощущал сейчас необходимость навести на миноносце боевой порядок, объединить остававшихся в живых людей для беспощадного отпора врагу в рукопашном бою, где каждый дерется и сам за себя и за каждого локтевого с ним.

Он шел выпрямившись. Жужжавшие вокруг пули не могли заставить его ни пригнуть голову, ни вобрать ее в плечи. Между второй и третьей трубой навстречу ему стали высовываться в самых неожиданных местах фигурки японцев в коротеньких шубейках с меховыми воротниками.

Он первым бросился на вставшего перед ним японца, пытавшегося выстрелить в него. Страшным ударом приклада отбросил врага на леерное ограждение. Потом выстрелил в одну из японских фигурок и быстро прицелился в другую. В этот миг он услышал за собой крики и в пол-оборота увидел, как на помощь ему с винтовками наперевес спешили Майоров, Бондарь и еще несколько матросов. Тогда неистово закричав: «Бей их до одного!» — он перехватил ружье на руку и пырнул штыком морского пехотинца, только что швырнувшего мимо него абордажный топор.

Продолжая кричать «бей их до одного», — других слов Тонкий сейчас сыскать не мог, — он поспешил туда, где виднелись спины своих матросов, то нагибавшихся вперед, то отскакивавших назад, то взбрасывавших высоко вверх руки с зажатыми в ник винтовками. Эти люди яростно отбивались штыками и прикладами, сокрушая лезших на «Стерегущего» врагов.

Число их таяло. Упоение успехом несло Тонкого на высокой и стремительной волне, подстегивало в нем решительность, отвагу и удаль. Время для него спуталось: минуты то мелькали мгновениями, то тянулись часами. То он долго не мог поймать на мушку ни одного японца, то вмиг выпускал всю обойму, снимая выстрелами по нескольку человек, срывавшихся в воду вместе со своими баграми и абордажными крючьями.

В кормовой кочегарке, после того как один из японских снарядов разорвался в угольной яме, образовалась пробоина против котла № 3. Кочегары Хасанов и Осинин быстро задраили пробоину, но в угольной яме, где, кроме угля, были дрова и пакля, вспыхнул пожар. Трюмному машинисту Василию Новикову, подоспевшему на помощь товарищам, удалось пустить в дело помпу, и огонь своевременно был потушен. Машинные квартирмейстеры Бухарев и Бабкин сейчас же отправились осматривать повреждения котлов: не удастся ли возвратить жизнь кораблю? Бухарева особенно беспокоила вода, кое-где уже подступавшая через мелкие пробоины к топкам. Закончив осмотр, оба они сошлись вместе и безнадежно посмотрели друг на друга.

— Э-эх, Рассеюшка наша, сколько муки за тебя народ принимает! — вполголоса произнес Бухарев. Отводя от товарища глаза в сторону, он говорил, понижая голос, все тише и тише: — Грусть берет, Михал Федорыч, в рассуждении будущего. Семейный я, мальчонки у меня подрастают. Трое. Глаз отцовский во как им нужен. Мать, она что! Мальчишке, скажем, оплеуху надо влепить за баловство, а она приголубит. «Дитятко, мол, мое…» Мальчонке доблесть внушать нужно, а мать ему сайки печет… Смотришь, вместо заправского матроса какая-нибудь цибулька и выросла.

Бабкин поглядел на Бухарева с сомнением.

— В резон не возьму, Иван Михайлович, почему такая забота вас одолела. Мальчонки мальчонками, им своя мысль дадена, живи и действуй. Казна им обязательно способие за вас отпустит, возьмут их в фельдшерскую или пиротехническую школу, и амба. Тут дело ясное. А вот насчет «Стерегущего» к какому мы с вами рассуждению придем?.. Если не сейчас, так через час японцы нас на буксир возьмут.

Бухареву казалось, что Бабкин говорит не то, что ему, Бухареву, в данный момент нужно. «Стерегущего», конечно, из головы не выкинешь, только племя свое в смертный час тоже не забудешь. Жена моря не любит, сыновей обязательно из морского в штатское сословие произведет. Где это Бабкину понять, если в роду у него и духа морского не было, а Бухаревы — все военные моряки: дед в Севастополе на Малаховом кургане убит вместе с Нахимовым, отец вместе с Макаровым турецкие мониторы взрывал. И сам он, Бухарев, от своей морской судьбы не отказывается, хоть и не рядовым матросом числится, а в звании машинного квартирмейстера первой статьи состоит. Чего уж тут с Бабкиным о семейных делах рассуждать, если моряка только моряк понимает. И Бухарев замолчал, притаил свои мысли, но они уже шли по другому курсу: «Если даже японцы и возьмут „Стерегущего“ на буксир, далеко не уйдут. Нагонит их Макаров и отобьет „Стерегущего“. Не такой человек адмирал, чтобы на третий день своего приезда позволить японцам похвастаться хоть самым малым успехом над русскими. Надо, значит, додержаться до прихода Макарова, отбиваясь от неприятеля ружьями… Ну, а если бог попустит несчастье, часто он, старикан, чудит, то…»

— Мое рассуждение насчет «Стерегущего» такое: в остатную минуту, если она придет, откроем в машинном кингстоны. Слово мое свято.