Сергей Зайцев - Секира и меч

Марии были приятны слова этого половца, хотя они и смутили ее. Однако она покачала головой в знак того, что не собирается замуж. И подложила Егету лишнюю лепешку.

Это все заметили и заулыбались.

Так девочка в кругу мужчин порой может с легкостью наладить взаимопонимание… Глеб сказал про Марию:

– Она еще ребенок. Ей рановато думать о замужестве…

А Батыр перевел ответ удивленного Егета:

– Половчанки в ее возрасте уже рожают детей.

Надо сказать, у этого Егета был весьма проницательный и цепкий взгляд. И это при его молодости!… Не случайно его звали удалым; должно быть, из круга своих сверстников он выделялся умной головой.

Они не спеша ели мясо и лепешки.

В больших руках Глеба лепешки выглядели совсем маленькими. Батыр с одобрением оглядел фигуру Глеба, его широкие плечи, могучий торс.

И сказал:

– В наших аилах много крепких славных воинов. Но когда мы сходимся бороться на майдане, я побеждаю всех. И в бою мне до сих пор не было равных. Ты, Глеб, первый, кто устоял передо мной.

Глеб кивнул:

– Не скрою, и мне не доводилось встречать достойного противника. Тем памятнее для меня будет этот угасший день, – тут Глеб внимательно взглянул в глаза половцу. – Скажи, Батыр, а что вы делаете здесь, так далеко от половецкой земли? Я слышал, что земля ваша – Кумания – много южнее этих мест.

Батыр негромко засмеялся:

– Друг, я вижу, ты задал тот вопрос, что уже давно мучит тебя. Что ж! И я на него отвечу… Мы гуляем в этих местах, чтобы люди, живущие здесь, и там, и там… – он показал рукой в разные стороны света, – не забывали: есть на этой земле большой и сильный народ – команы… И потом… – он на мгновение задумался. – Земля у нас одна. Ни ваш христианский Бог, ни наши боги-предки не расчертили эту землю границами. Никто не может с уверенностью сказать, где кончается команская земля и начинается русская… К тому же, я знаю, и ваши воины гуляют по нашей земле, и ходят через нее паломники. А многие беглые даже живут – вы их, кажется, называете бродниками…

Больше ни о чем не спрашивал Глеб. Его, верно, удовлетворил столь исчерпывающий ответ.

Покончив с трапезой, все легли спать.

Ночь была тихая и теплая. Ясное небо было сплошь усыпано звездами. Блики костра играли налице Марии. Девочка улыбалась во сне, – должно быть, видела возле Глеба добрые сны.

Когда уснули даже сверчки, Волк по обыкновению поднялся, сел в сторонке и, устремив глаза к звездам, принялся слушать тишину. О чем он думал в такие долгие ночные часы? Что хотел разглядеть среди звезд?

Конечно же, детей своих Волк видел в небесах. И с ними вел мысленные беседы.

Должно быть, Батыра насторожило поведение Волка: кто знает, что на уме у этого русского с лютыми, всегда прищуренными глазами? Нельзя половцу ошибаться в русской степи. Чересчур доверишься – и расстанешься с головой…

Батыр тоже поднялся, подбросил сучьев на уголья. И скоро костер разгорелся с новой силой.

Волк повернул голову к костру:

– Почему не спишь, друг? Спи. Я посторожу… Батыр задумчиво посмотрел в темноту:

– В нашем народе говорят: «Птица, испугавшаяся ловушки, сорок лет не садится на развилистое дерево».

Волк улыбнулся лишь уголками рта:

– Тебя встревожило, что я поднялся?..

Батыр не ответил. Тихонько напевая бесконечную заунывную половецкую песню, почесываясь и позевывая, подбрасывая веток в костер, он просидел так до рассвета.

Стало быть, не очень-то полагался он на дружеские взгляды, не очень-то доверял красивым словам.

Поутру расстались тепло.

Батыр сказал, что если Глеб и его друзья придут к морю и им понадобится помощь, пусть подходят смело к любому аилу со словами «Батыр Баш», что значит – Богатырь Голова; и если в аиле есть хоть один уважающий себя хозяин, он примет гостей с открытым сердцем. Батыр добавил, что его хорошо знают у моря, ибо он там родился и крепил свое имя. И еще сказал, что в аилах у моря много хозяев, уважающих себя и старинный обычай гостеприимства.

Глеб поблагодарил Батыра за приглашение, а сам с грустью подумал, что вот так же никого не сможет пригласить в Сельцо, в коем родился. Ибо стоит только кому-то произнести его имя, как многие в Сельце тут же начинают скрежетать зубами.

Теперь трудно было Глебу сказать, отчего все так сложилось в его жизни, отчего за плечами у него столько недругов и черного-черного зла. И даже если бы он знал тот свой первый неверный шаг!… Никому еще не удавалось, обратившись к прошлому, что-то в нем изменить. Разве что удавалось оправдаться, или расплатиться, или замолить грехи, – но не изменить.

Глеб и побратимы не думали ехать к морю и потому вряд ли рассчитывали воспользоваться словами «Батыр Баш». Они искали возможности переправиться через реку и продолжить путь на юго-запад. Именно там по их представлениям находился сказочно богатый и величественный Царьград. Следует здесь сказать, что они не ошиблись в направлении. Они не представляли лишь, сколь далеко от них этот великий город находится. Поэтому не испытывали сомнений, верили, что через неделю-другую пути увидят каменные стены Царьграда, иное название которому – Константинополь.

Скоро река сделала поворот – она наткнулась на гряду исполинских камней, через которые не смогла пробиться. И обошла их с запада. Здесь, на изгибе реки, русло ее стало шире, а сама река – мельче. Это был брод, которым пользовались многие, которым воспользовались и наши путники.

Им попадалось на пути еще много рек – малых и больших, – прежде чем они вошли в земли половецкие. Степи, редколесье… Не однажды видели издалека и самих команов – половцев. Но те, мирные кочевники, старались избегать встреч с чужими всадниками и уводили свои арбы, свои стада в сторону. Так же и Глеб с побратимами не искали с ними встреч. Днем скакали напрямик через степь, по бездорожью, на ночь укрывались в лесках или балках. Кроме половцев, время от времени проезжающих вдали, никого из людей не видели.

Как-то заметили: местность изменилась – всхолмилась, стало больше лесов. Больше не встречались половецкие кочевья; не встречались и половецкие каменные идолы…

В ясную погоду увидели: далеко впереди – у них на пути – поднялись горы.

Опять стали попадаться христианские селения с деревянными и каменными церквями. Но люди, жившие в этих селениях, очень отличались и от русских, и от половцев. У них был иной язык, были иные обычаи, они носили другую одежду; танцы их – горячие и быстрые, как огонь, – были непривычны зрению, а песни непривычны слуху.

Эти люди относились с настороженностью к путникам, вооруженным мечами и в кожаных доспехах. Но когда замечали возле Глеба Марию, эти люди становились более приветливыми. Они, как видно, полагали, что с разбойниками не может ехать столь красивая – прямо ангел! – девочка. А Мария, и правда, очень похорошела; при сытной еде, при спокойном сердце за широкой спиной Глеба она весьма округлилась и посвежела; щеки Марии порозовели, в ясных глазах появился задорный радостный блеск; русые пышные волосы, расчесанные на обе стороны, красиво обрамляли чистое чело.