Эдвард Уитмор - Синайский гобелен

Надо сказать еще, что Скандербег-Валленштейны никогда не являлись отцами своих сыновей. Совмещать любовь с чувственным удовольствием у них не получалось, и с женами они были абсолютно бессильны. Чувственность в них пробуждали только девочки лет восьми-девяти.

Когда в дом приводили очередную невесту, свекровь, по обычаю, деликатно объясняла ей ситуацию. Беспокоиться, однако, было не о чем, поскольку в замке всегда было полно верных слуг. Всегда имелась возможность договориться, и она успешно реализовывалась на протяжении двухсот лет подряд.

Каждая очередная супруга всегда готова была поклясться, что Валленштейны-мужья отменно любят своих жен. Все же факт остается фактом, и в нем, возможно, следует искать причину того, что хозяева замка терпеть не могли домашних и проводили большую часть жизни на войне.

Отцами их являлись чаще всего албанцы, невозмутимые дворецкие или лесничие, чьи интересы не выходили дальше буфетной или гнезда куропатки. Но в 1802 году жена очередного Скандербега разделила ложе с одним юным педантичным швейцарцем, одаренным лингвистом, направлявшимся пешком в Левант. Не прошло и года, как родился наследник рода Валленштейнов, у которого впервые в истории не опускалось веко.

Мальчик отличался и во всем прочем, рос застенчивым и аскетичным. В возрасте, когда прочие Скандербеги начинали похотливо поглядывать на четырех-, пятилетних девочек, готовясь к взрослой половой жизни с девочками восьми-, девятилетними, он, казалось, не замечал вовсе никаких. Он не интересовался ничем, кроме Библии, которую читал постоянно. В итоге этот Скандербег провел все молодые годы в замке, не покидая личной консерватории, которую оборудовал себе в самой высокой из замковых башен.

Из окон консерватории открывался великолепный вид на окрестности до самого Адриатического моря. Вдоль стен комнаты стояли ряды библий, а также орган, за которым хозяин сиживал допоздна, играя мессу ми минор Баха. Говорили, что к двадцати годам он знал Библию наизусть на всех языках, бытовавших на Святой Земле в библейскую эпоху. Так что никто не удивился, когда однажды, задержавшись у ворот, перед тем как впервые пересечь крепостной ров, он объявил, что направляется в Рим для вступления в монашеский орден траппистов.

Когда Валленштейна принимали в монахи, его нарекли братом Антонием в честь отшельника четвертого века, основателя монашества, умершего в египетской пустыне в возрасте ста четырех лет. Монашеское житье-бытье новоиспеченного брата не сильно отличалось от того, что он вел прежде, пока его не направили в Иерусалим, велев удалиться от мира в обитель Святой Екатерины.

Эту уединенную маленькую крепость из серого гранита у подножья горы Синай, построенную в шестом веке Юстинианом, снабжало племя джабалия, которое было насильно обращено в ислам тысячу лет назад. На вид бедуины, в действительности джабалия являлись потомками рабов из Боснии и Валахии, которых Юстиниан насильно обратил в христианство еще тремястами годами раньше, а затем отослал на Синай, чтобы монахи могли заниматься молитвами, а прочие пасли овец.

Траппистов, впервые прибывавших в Святую Землю, обычно отправляли в обитель Святой Екатерины поразмышлять о всяких чудесах, временах, императорах, пророках и пустыне.

Однажды брату Антонию поручили убрать груду мусора в сухом погребе заброшенного чулана. Он обнаружил кучу засохшей земли и, руководствуясь промыслом божьим и разумностью всего сущего, принялся долбить землю, чтобы разровнять пол.

Его кирка зацепилась за краешек ткани. Через несколько минут на коленях у него лежал большой сверток. Он осторожно размотал кусочки окаменевшей ткани и обнаружил толстую пачку пергамента. Сняв обертку, он прочел по-арамейски первую строку в первом из четырех столбцов на странице, закрыл глаза и произнес молитву.

Через несколько минут он отверз очи и стал разбирать причудливую смесь арамейского и древнееврейского, зная, что ни один библейский текст на этих мертвых языках не сохранился, и потому предполагая, что перед ним один из самых ветхих на земле Ветхих Заветов.

А возможно, и сам утраченный оригинал?

Брат Антоний вторично закрыл глаза для молитвы, на сей раз дабы испросить спасения от суетности. Затем он вновь развернул манускрипт и вздрогнул, как от удара. Здесь же и Новый Завет? За сотни лет до Христа?

Дрожащими руками он переворачивал страницы, вспоминая различные библейские тексты, которые хранила его память. Случившееся казалось абсолютно невозможным, и к концу дня два факта совершенно помрачили его рассудок.

Во-первых, эта Библия была полной и безусловно самой старой из существующих.

Во-вторых, она отвергала все религиозные истины всех верующих на свете.

Описанные в ней истории искажали все события, происходившие в течение трех тысяч лет в восточном Средиземноморье, на Святой Земле, а именно в Иерусалиме, легендарной родине Мелхиседека, Царя Салима, что значит Король-миротворец, — легендарного первосвященника древности, который благословил будущего патриарха всех трех конфессий, когда пастух Авраам только выступил со своим стадом с восточной зари.

Само существование Мелхиседека оспаривалось, а с ним — и Иерусалима, который со времени его правления как магнитом притягивал всевозможных пророков и сынов Божьих, сползавшихся из пустыни с суровыми посланиями ради спасения извечно падших душ этого города.

Возможно, страницы перепутались. Мелхиседек мог жить где-нибудь еще и быть кем-то другим. А вполне возможно, и Иерусалима-то никакого не было.

Письмена, лежавшие перед братом Антонием, приводили его в ужас. Что случится, если мир допустит мысль, что Магомет скорее жил за шестьсот лет до Христа, чем через шестьсот лет после него?

Или, например, что Христос был второстепенным пророком во времена Илии или тайным мессией во времена Исайи, который один знал его подлинное происхождение и неукоснительно следовал его инструкциям?

Или что Магомет и Исайя были современниками, соратниками по общему делу, поддерживавшими друг друга в трудную минуту?

Или что идолы, изготовлявшиеся по образу Гектора, Давида, Александра или Цезаря, действительно были богами, если поклонявшийся им жил в ту же эпоху, что и сами герои?

Или хотя бы примерно в то же время.

Или если ему просто казалось, что это так.

Или что добродетели Марии, Фатимы и Руфи перепутались в умах позднейших летописцев, и добродетели, свойственные одной, приписывались другой, и наоборот? Что добродетели, приписываемые Фатиме, на самом деле принадлежали Руфи? Что песня Руфи пелась Марией? Что непорочное зачатие случилось не с Марией, как считается, а с Фатимой?