Эдвард Уитмор - Синайский гобелен

Так и тянулось это представление на пыльных обочинах год за годом — слепой старик-сказитель и его дурачок-сын, записывающий за ним слово в слово.

До тех пор, пока с возрастом они оба не стали тяжелы на подъем. Тогда в поисках теплого места, чтобы умерить боль в суставах, они ушли в пустыню к подножию горы под названием Синай, где и сидят теперь, заканчивая эту последнюю главу.

Прожив уже немало времени в пустыне, слепец не может точно сказать, что творится нынче в Ханаане. Но не так давно мимо них проходил странник и на вопрос, какие новости, поведал, что на высокой горе великий царь по имени Соломон построил огромный храм, но слепцу проку от этого известия мало, потому что, сколько он помнит, в Ханаане всегда на вершинах холмов воздвигались огромные храмы царями, каждого из которых как-нибудь, да звали.

Вот так диктовка подходит к концу. К сожалению, он не имеет возможности приобщить к этим сказаниям свое имя, так как в бедности, слепоте и ничтожестве своем он просто таковым не обзавелся.

И наконец, в заключение он советует читать эти стихи нараспев, под аккомпанемент лиры, флейты и рожка, так они действуют лучше, к тому же мелодичные звуки эти привлекают прохожих, давая понять, что возле дороги происходит что-то интересное.

Но добрый слепой нельзя не будет не может знать {дописано было ниже, чуть отступив от предыдущего текста, и эти слова выделялись особенно гордым и элегантным почерком} глаголет дурачок из дурачков добавлять чуть-чуть несколько немножко собственные мысли сперва Авраам последний Иисус последний Исайя сперва Магомет мысли из мыслей добавить через годы из годов глаголят хотеть надеяться надежда из надежд здесь Матфей Марк Лука Иоанн сообща трудиться здесь Пророк любовь из любвей здесь Господь никогда не добавлять много Гавриил нельзя не будет не может много добавлять немножко Руфь немножко Мария немножко Фатима здесь Илия там Царства здесь Судии там Мелхиседек слово из слов Бог из Богов глаголет скоро нельзя не будет не может зима лето день ночь кончиться дурачок из дурачков кончиться пустыня кончается добрый кончается слепой кончается без имени кончается нельзя не буду не может слишком холодно слишком жарко слишком голодно устал глаголет без сна глаголет без еды умирать глаголет держать руки кончаться отец из отцов сын из сыновей без имени кончаться королевство приходит конец аминь кончаться да пребудет с тобой кончаться глаголет кончается конец из концов конец.

Брат Антоний закрыл книгу и застонал. Последние страницы он читал, охваченный ужасом. От одной только мысли о книге он цепенел.

Безымянный слепой нищий, лопочущий, что на ум взбредет? И записывающий его болтовню дурачок, который счел уместным вставить несколько собственных спутанных мыслей? Вот эти двое влачили свое убогое действо с обочины на обочину с единственной целью продлить нищенское существование?

И удалились в пустыню, когда Соломон строил свой храм? Пришли к подножию Моисеевой горы по той лишь причине, что их донимал артрит? Сумасшедшие пророчества и слабоумная фантазия совместно произвели оригинальный текст Священного Писания за полных семьсот лет до появления Ветхого Завета? И более чем за одиннадцать веков до первых обрывков Нового Завета?

Куплеты у пыльных обочин, обновляемые, дабы оживить представление? Бренчание лиры, визг флейты и скрип рожка для привлечения внимания, подслушанные и пересказанные дорожные сплетни? Люди, родившиеся в Ханаане? Любопытные новшества в Ханаане? Все эти и прочие слухи, перевранные за медяк?

А потом опять на обочину? И так до самого ухода в теплое местечко для пользы суставов? Божественный источник религиозного вдохновения — вот эти бредовые враки, состряпанные двумя безымянными бродягами в 930 году до Рождества Христова?

Брат Антоний опустился на колени и стал молиться о просветлении.

Настала ночь. Он запеленал манускрипт обратно в ткань и зарыл его там же, в чулане. По пути в свою келью он знаками объяснял братьям, что Бог велел ему оставаться в уединении, пока он не разрешит серьезную личную проблему.

Всю следующую неделю он постился в своей келье, выпивая одну чашечку воды на рассвете, другую на закате, и к концу этих семи дней он знал, что ему делать.

У Мелхиседека должен быть Град Мира, у людей должен быть свой Иерусалим. На свете должна быть вера, и если у веры той нет основания, он его добудет. Коль отец этой подлинной Библии — старый нищий слепец, а сын — полоумный писец, то Валленштейн станет Духом Святым и перепишет Писание так, каким тому следует быть.

Он принял решение подделать оригинал Библии.

Конечно, он не мог датировать свой подложный текст десятым веком до Рождества Христова, когда дурачок записывал сказания слепца. Его Библия должна была стать подлинной исторической находкой, а не кучей разрозненных басен, собранных двумя бродягами. Следовательно, ей нужно было появиться через некоторое время после Христа, а значит, писать надлежало по-гречески. Но когда же?

В молитве он обратился к своему тезке за напутствием и немедленно получил ответ. Великий Святой Антоний ушел в пустыню в четвертом веке, этим временем и будет датирована его подделка. Вполне достаточно времени после жизни Христа, чтобы собрать всю правду о нем, но все равно раньше, чем любая из существующих Библий.

Он вторично тайком посетил чулан, закопал настоящую Синайскую Библию поглубже в глину, чтобы ее не обнаружили в его отсутствие. Затем покинул монастырь без предупреждения и вернулся в Иерусалим, в резиденцию своего ордена, где его неожиданное появление во время утренней трапезы вызвало беспокойные взгляды братьев.

Он сразу же нарушил наступившую тишину, объявив, что в монастыре Святой Екатерины ему было открыто нечто, что превыше обетов послушания, молчания и бедности. Несколько лет пусть ему позволят следовать своим путем, иначе он будет вынужден выйти из ордена траппистов.

Собравшиеся в трапезной монахи были поражены. Когда потрясенный настоятель дрожащим голосом предостерег его, что одним фактом своего высказывания такое богохульство неизбежно являет его в пагубной наготе перед Богом, бывший брат Антоний мгновенно скинул с себя не только рясу, но даже набедренную повязку, обнажив гениталии, и, не вдаваясь более ни в какие объяснения, вышел из трапезной. За спиной он оставил коленопреклоненными и рыдающими бывших братьев, которые еще несколько часов не прекращали молиться над плошками с овсянкой.

Тем временем Валленштейн, без гроша, нагой, трясясь от пронизывающего зимнего ветра, ковылял по узким улочкам Иерусалима, униженно прося подаяние. Замерзая и голодая, первые собранные монеты он потратил все же не на повязку и не на корку хлеба, а на конверт и марку. В своем письме в Албанию он приказал выслать огромную сумму денег, полагающуюся ему как полноправному здравствующему Скандербегу.