Эдвард Уитмор - Синайский гобелен

Что доказать? То, что ты сделал? То, для чего работаешь? Свою жизнь? Что?

Да, все это.

Мод покачала головой.

Вот проклятая книга.

Ну, зачем так говорить? Ты представь, что значила бы такая находка.

Может быть, не знаю. Просто она меня раздражает.

Но почему раздражает? Из-за О'Салливана? Из-за того, что он хотел ее найти?

И да, и нет. Тогда, возможно, поэтому, а сейчас появилась еще одна причина.

Какая же?

Она устало пожала плечами.

Трудно сказать. То, как она овладевает людьми. То, как из-за нее люди на стенки лезут. Валленштейн семь лет сходил с ума в своей пещере, пока муравьи выедали ему глаза, Стронгбоу за сорок лет истоптал всю пустыню, ни разу не заночевав дважды в одном и том же месте. Джо со своими безумными поисками несуществующих сокровищ, ты со своей несбыточной страной. Что это за миражи, за которыми вечно гоняются мужчины? Почему вы все помешались на одном и том же? Стоит вам услышать об этой чертовой книге, и вы тут же с ума сходите. Все.

Она замолчала. Он взял ее за руку.

Но это же не из-за Синайской Библии, правда?

Хочешь еще водки?

Мод?

Да нет, я знаю, конечно, не из-за нее. И все равно я бы хотела, чтобы этому проклятому фанатику Валленштейну никогда не приходила в голову его бредовая идея. Он что, не мог оставить нас в покое?

Но он тоже ничего не мог с этим поделать. Она лежала там, все, что он сделал, — это нашел и прожил ее, или еще раз прожил, и вернул ее нам, все то, чего нам всегда так хотелось. Ханаан, представляешь. Счастливая земля Ханаанская три тысячи лет назад.

Совсем не счастливая.

Но могла же быть все-таки. Пока оригинал не найден, никто не может точно сказать.

Вполне можно сказать. Ты сам знаешь, что она не была счастливой.

Он промолчал.

Черт, скажи, что знаешь, скажи. Признайся. Скажи, что знаешь.

Ладно, знаю.

Она вздохнула и начала рассеянно гладить его руку. Злость сразу же исчезла с ее лица.

И все же, прошептала она.

Да, правильно, вот так каждый раз. И все же. И все же.

Она взяла водочную бутылку и поглядела на нее.

О, Господи, пробормотала она. Иисус Христос.

Да, сказал Стерн, слабо улыбнувшись. Среди всех прочих.

Что самое удивительное, хотя О'Салливан перепутал все сведения об этой Библии, смешав их с причудливыми рассказами Хадж Гаруна, Стерн на самом деле знал, где хранился синайский подлинник. Он знал , что тот был зарыт в Армянском квартале Иерусалима.

Но он никогда ее там не искал.

Почему?

Стерн засмеялся и наполнил свой стакан.

Ты знаешь, вот этой части рассказа Софии я никогда не верил. Для такого одержимого и умного человека, как Валленштейн, это место было слишком явным. Подумай. Перед тем как отправиться на Синай писать свою фальшивку, он прожил двенадцать лет в каком-то подвале в Армянском квартале. Разве можно было возвращаться и прятать подлинник в том же самом подвале? Если будут спрашивать, кто-нибудь да вспомнит, найдут то место, и все усилия Валленштейна пойдут прахом. Могла ли допустить такое София, если вспомнить, как она любила его? Она знала, чего стоил ему и, в конечном итоге, ей этот подлог, и солгала, чтобы защитить его, себя, для того чтобы их страдания не оказались в итоге бессмысленными.

Рассуждая, Стерн продолжал расхаживать и дымить сигаретой. Потом налил себе еще. Мод ошеломленно смотрела в окно в замешательстве.

К чему все это было сказано? Софии не было смысла лгать, чтобы защищать Валленштейна после тех мер, которые он сам принял. Уезжая в Египет искать пергамент, он представлялся состоятельным армянским антикваром. Кто знает, какие у него еще были обличья?

Над подвалом должен стоять какой-то большой дом, а там он наверняка выдавал себя за кого-то еще. Может, магазин, в котором он на самом деле торговал антиквариатом. Или церковь, в которой он служил священником, или монастырь, монахом которого он притворялся. Что угодно. Ясно же, что расспросами о Валленштейне и его подвале никак нельзя было выйти на рукопись.

Уже немного захмелев, Стерн начал рассказывать обо всех тех местах, где он искал рукопись. Сперва он думал, что она может оказаться в каком-нибудь большом городе, поэтому ездил в Каир, Дамаск и Багдад и бродил по ночным улицам.

Не продает ли кто-нибудь совсем старую книгу? Редкую ценную книгу? Он готов хорошо заплатить.

Понимающие улыбки. Левантийский язык. Его провели по сумрачным комнатам, где продавались самые разные создания, шла торговля телами, которые так же утешают, заверили его, как древнейшая в мире книга.

О досточтимый ученый, добавил его провожатый.

Стерн бежал на свежий воздух. А может быть, где-нибудь в пещере возле Мертвого моря? Мог Валленштейн найти там укромное местечко, когда добирался домой с Синайской горы?

Стерн завел свой вездеход и носился по барханам и пересохшим речным руслам, высматривая пещеру. Стоило на горизонте показаться бедуину, машина мчалась к нему, откидывался верхний люк. Оттуда высовывалось запыленное лицо Стерна, на испуганного кочевника слепо взирали стекла защитных танковых очков.

Очень старая книга? Пещера в окрестностях? Хоть маленькая?

Потом ему стал мерещиться далекий оазис, пятнышко в пустыне, такое маленькое, что может прокормить только одну семью, конечно, чтобы спрятать книгу, лучше места не придумаешь.

Зашипели клапаны, наполняя водородом воздушный шар. Он снижался где-нибудь над крохотным зеленым пятнышком на краю Синайского полуострова. Женщина и дети прятались в шатре, а мужчина поднимал нож, чтобы защитить семью от летающего призрака из «Тысячи и одной ночи».

В двадцати метрах над землей появлялась голова Стерна.

Нет ли у вас здесь древних книг?

Потом он понял, что неправильно ищет. Надо искать не место, а человека. Валленштейн встретил божьего странника, остановил на нем взгляд и прошептал, что вот настоящее святилище. Дервиш будет носить ее с собой до самой смерти, а перед этим передаст ее таким же образом другому божьему страннику, ведь этот сверток или ларец является олицетворением Бога на земле, которое тайные хранители носят с сотворения мира и будут носить до конца света, и обронить его или бросить на произвол судьбы — значит сделать то же самое со всем миром.

Стерн пошел по пустыням и базарам с единственным вопросом.

Что за святыню вы храните?

Разматывались тряпки, и являлись на свет сокровища: деревянные щепочки, засохшие цветы, пузырьки с грязной водой, украшенная резьбой спичка, осколки стекла, перепачканные полоски бумаги, живой мышонок, забальзамированная жаба и множество других олицетворений Бога, в общем, все, что угодно, за исключением того, что он искал.

А вы? устало спросил Стерн однажды.