Кейт Мосс - Лабиринт

Зной обрушился на нее, едва она выбежала из-под деревьев на открытое болото. Солнце щипало за щеки и шею, рои кусачей мошкары кишели над гнилыми прудами по сторонам тропы, и Элэйс с боем пробивалась вперед.

Измученные ноги болели до крика, дыхание стало горячим и шершавым, царапая легкие и горло, но она бежала, бежала. В сознании застряла единственная мысль: оказаться как можно дальше от мертвеца и сказать отцу.

Вместо того, чтобы возвращаться тем же путем, каким вышла, — там могло быть заперто, — Элэйс инстинктивно направилась к Сен-Венсену и воротам де Родец, связывавшим Каркассону с пригородами.

На улицах была толпа, и Элэйс приходилось проталкиваться вперед. Мир гудел и гомонил все громче по мере того, как она приближалась к городу. Хотелось заткнуть уши, но Элэйс думала только о том, чтобы пробиться к воротам, и молилась, не отказали бы ослабевшие ноги.

Какая-то женщина тронула ее за плечо.

— Что у тебя с головой, госпожа? — Голос звучал приветливо, но доносился словно издалека.

Сообразив, что волосы у нее растрепались и висят клочьями, Элэйс накинула на плечи плащ и натянула капюшон. Пальцы дрожали уже не столько от страха, сколько от изнеможения. Она постаралась запахнуть полы плаща, в надежде скрыть пятна ила, рвоты и травной зелени.

Вокруг толкались, торговались, вопили. Элэйс показалось, что она теряет сознание. Она высвободила руку, цепляясь за стену. Стражники у ворот де Родец обычно пропускали местных жителей без вопросов, зато останавливали бродяг и нищих, цыган, сарацин и евреев, допрашивая, какое у них дело в городе, и обыскивая их пожитки с избыточным рвением, пока в их руки не переходил кувшин пива или монета, после чего стражники переходили к следующей жертве.

Элэйс они пропустили не глядя.

По узким городским улочкам текла река лоточников, разносчиков, скота, солдатни, коновалов, жонглеров, проповедников… В толпе выделялись жены консулов в сопровождении слуг. Элэйс шла, склонив голову, будто навстречу пронзительному северному ветру. Она опасалась наткнуться на знакомых.

Наконец впереди открылись знакомые очертания Тур дю Мажор, а за ней — Тур дю Касарн и двойная башня Восточных ворот Шато Комталь.

Элэйс облегченно всхлипнула, горячие слезы подступили к глазам. Разозлившись на себя за такую слабость, она до крови закусила губу. Ей уже стыдно было за свой отчаянный испуг, а расплакаться на людях, слезами выдавая свидетелям недостаток отваги, было бы слишком большим унижением.

Ей просто надо было скорей найти отца.

Кастелян Пеллетье находился в подвальной кладовой рядом с кухней. Он только что закончил еженедельный учет хлебных припасов и с удовлетворением убедился, что ни зерно, ни мука не тронуты плесенью.

Бертран Пеллетье провел на службе у виконта Тренкавеля более восемнадцати лет. Холодной зимой 1191 года он был вызван на родину, в Каркассону, чтобы занять пост кастеляна — управителя замка — при девятилетнем Раймоне Роже, наследнике земель Тренкавелей. Он ждал этого приказа и не замедлил явиться вместе с беременной женой-француженкой и двухлетней дочерью. Холодный сырой Шартр никогда не нравился Пеллетье.

Дома он нашел мальчика, в одночасье повзрослевшего, оплакивавшего потерю родителей и всеми силами стремившегося достойно совладать с ответственностью, обрушившейся на его неокрепшие плечи. С тех пор Пеллетье неотступно был рядом с виконтом Тренкавелем: сперва в числе домочадцев опекуна и министра Раймона Роже, Бертрана де Сайссака, затем под покровительством графа де Фуа. Когда Раймон Роже достиг совершеннолетия и вернулся в Шато Комталь как законный владетель Каркассоны, Безьера и Альби, Пеллетье вернулся с ним.

Управитель должен был обеспечивать гладкое течение жизни всего замка. Кроме того, кастелян входил в дела консулов, распоряжавшихся, судивших и собиравших подати от имени владетеля. Но главное, он был доверенным советником и другом Тренкавеля, и никто не обладал большим влиянием на виконта.

Шато Комталь был полон знатных гостей, и с каждым днем прибывали новые. Сеньоры крупнейших в землях виконта шато с женами, и самые доблестные, прославленные шевалье Миди. По случаю ежегодного летнего турнира, в честь праздника Святого Назария в конце июля, были приглашены лучшие менестрели и трубадуры. Виконт твердо решил заставить своих гостей забыть о тени войны, почти год уже угрожавшей их землям, устроив самый блестящий за время своего правления турнир.

Пеллетье, в свою очередь, решил, что ничто не будет оставлено на волю случая. Заперев дверь кладовой одним из множества ключей, свисавших на железном крюке с его пояса, он зашагал по коридору.

— Теперь винный погреб, — бросил он своему слуге Франсуа. — Последняя бочка оказалась кислой.

Проходя по коридору, Пеллетье останавливался у каждой двери, чтобы взглянуть, все ли там в порядке. Бельевая благоухала лавандой и тимьяном и была пуста, словно дожидалась кого-то, кто своим появлением вернет ей жизнь.

— Те скатерти выстираны? Готовы?

— Ос , мессире.

Напротив винного погреба слуги закатывали в бочки солонину. Под потолком висели бечевки с тонкими ломтями мяса. В уголке сидел низальщик, нанизывавший на веревки и вешавший на просушку гирлянды грибов, луковиц и головки чеснока.

При появлении кастеляна все прервали свои занятия и смолкли. Несколько слуг помоложе смущенно вскочили на ноги. Пеллетье молча обвел ничего не упускающим взглядом кладовую, одобрительно кивнул и вышел.

Он уже отпирал замок винного погреба, когда сверху послышались звуки бегущих шагов и восклицания.

— Узнай, что там, — недовольно приказал он. — Меня отвлекают от дела.

— Мессире. — Поклонившись, Франсуа поспешно взбежал по лестнице, чтобы выяснить причину шума.

Пеллетье толкнул тяжелую дверь и вошел в погреб, вдыхая знакомые запахи сырого дерева с кисловатым привкусом пролитого вина и пива. Он неторопливо прошел вдоль рядов бочек, отыскивая нужную, взял со стола приготовленную глиняную чашку и бережно, чтобы не взболтать вино внутри бочки, ослабил втулку. Шум в коридоре заставил его насторожиться. Кастелян опустил чашу. Кто-то звал его по имени. Что-то случилось.

Пеллетье вернулся к двери и рывком распахнул ее.

Элэйс слетела по лестнице, словно за ней гналась стая псов. Сзади поспешал Франсуа.

При виде усталого отца, стоявшего среди винных бочек, она вскрикнула, бросилась к нему и спрятала заплаканное лицо у него на груди. От знакомого утешительного запаха ей снова захотелось плакать.

— Sant Foy , — что такое? Что с тобой? Ты ранена? Говори же!

Она расслышала в его голосе тревогу. Чуть отстранилась и попыталась заговорить, но слова застревали в горле.