Трейси Слэттон - Бессмертный

— У тебя есть еще деньги или это последние? — с укором спросил я.

— Посмотри на ее лицо, она бы прекрасно подошла для портрета, старость ее практически изуродовала! — прошептал он.

Я бросил на старуху внимательный взгляд. И в самом деле: время, которое давно забыло обо мне, сильно обезобразило ее. Оно приплющило и оттянуло вниз нос, растянуло пятнистую кожу складками, как мягкое тесто. Леонардо всегда подмечал такие мелочи в людях, обращая внимание на все вокруг. Он наверняка потом будет ходить за ней, присматриваться, пока ее черты не засядут у него в памяти. Потом он вернется домой и нарисует ее. Старуха радостно схватила монету и улыбнулась Леонардо беззубой улыбкой, а потом протянула ему клетку. Леонардо открыл ее и достал голубя. Он взял его обеими руками и прижал к щеке, прикоснувшись аккуратно остриженной бородой к крылышку. Он даже, кажется, что-то говорил птице или пел, но так тихо, что я ничего не расслышал. Потом он прикрыл глаза и благоговейно прижался губами к серой головке голубя. Он подбросил птицу в воздух и тихо вскрикнул, когда она встала на крыло. Его прекрасное лицо светилось радостью и одушевлением, все тело его напряглось, словно хотело унестись вслед за парящим голубем.

— Помните, как вы первый раз взяли меня на виллу Медичи в Кареджи и мы купили в подарок Лоренцо сокола? — Леонардо посмотрел на меня огромными сияющими глазами. — И вы дали мне подержать ту чудную птицу, пока мы скакали на вашем рыжем жеребце Джинори? Верхом на лошади, с птицей в руках я, словно летел! Помните, Лука Бастардо?

Я собирался ответить, но тут чей-то юный голосок пискнул:

— Бастардо? Какое странное имя!

Я с улыбкой обернулся и увидел маленького мальчика, который стоял рядом. Но когда глаза мои упали на его лицо, сердце остановилось и у меня перехватило дыхание. Острый, бросающийся в глаза подбородок и резко очерченный нос. Этот низкорослый маленький мальчик лет шести был точной копией Николо Сильвано в его возрасте! Мальчик смотрел на меня открытым любопытным взглядом. И вся моя история, связанная с его порочным кланом, мгновенно пронеслась передо мной, гудя, словно разбуженный пчелиный рой. Он наклонил голову, как будто тоже это почувствовал.

— Герардо, Герардо, где ты? — позвал женский голос, и мальчик оглянулся.

Я ничего не сказал, развернулся на каблуках и пошел прочь. Леонардо следовал за мной.

— Лука, в чем дело? — спросил он с тревогой в голосе.

Я недоверчиво взглянул на него. Леонардо резко остановился.

— С моими пристрастиями вам придется смириться и научиться любить меня таким, каков я есть, а не таким, каким вы хотели бы меня видеть. Но почему вы убежали от ребенка?

— Он похож на человека, которого я когда-то знал, — пробормотал я, поплотнее заворачиваясь в плащ.

— Ваше прошлое рыщет вокруг, как пес, и не дает вам покоя, — тихо проговорил он. — Будьте осторожны, как бы он однажды не укусил! — Он хотел дотронуться до моего плеча, но потом с большим достоинством отвел изящную руку, прежде чем она опустилась мне на плечо. — Раз уж у вас разбередились старые раны, должен вам кое о чем рассказать. Я недавно обзавелся новыми знакомствами…

— Ну-ну.

— Да не то! — вспыхнул он и продолжил, сохраняя самообладание. — До меня дошли некоторые слухи. Люди шепчутся о том, что против Лоренцо де Медичи затевается заговор. Его зачинщики — Пацци.

— Пацци должны быть счастливы, ведь они отвоевали у Медичи управление папскими финансами.

— Да, но Лоренцо отплатил тем, что поддержал закон, лишающий наследства дочерей, у которых нет родных братьев, но есть двоюродные. В результате жена Джованни Пацци не получила огромного отцовского наследства, на которое они так рассчитывали. И поэтому Пацци затевают заговор. Папа его поддержал, он давно хотел подчинить себе Флоренцию и отдать своим племянникам. И Неаполитанский король тоже с ними заодно, у него свои политические цели. От смерти Лоренцо многие выиграют. Заговор еще на ранней стадии, все это пока только слухи и сплетни. Но мне кажется, в них есть доля правды, и в скором времени этот заговор принесет плоды. Вам, наверное, захочется предупредить его.

— Я не разговаривал с Лоренцо четыре года, с той резни в Вольтерре, и вовсе не собираюсь теперь мириться, — прорычал я. — Он не слишком хорошо ко мне расположен. Мне повезет, если он не подстроит так, чтобы меня сожгли на костре. Какое мне дело, если Пацци и Папа добьются его свержения?

— Он внук вашего близкого друга. Он еще мог бы сослужить вам службу, может, уберечь вас от костра, если вы убережете его. И мне кажется, что его младший сын Джованни когда-нибудь станет Папой Римским. [123] В будущем так на самом деле и случилось. Джованни Медичи еще в 13 лет был назначен кардиналом. После подавления восстания Савонаролы власть во Флоренции снова оказалась в руках Медичи, и кардинал Джованни правил республикой вместе со своим братом. Годом позднее он был избран Папой в результате почти единодушного голосования кардиналов и получил имя Лев X. Вам было бы полезно завести друзей в высших кругах, — посоветовал Леонардо.

— Этому мальчику всего год, он может стать кем угодно, — ответил я и покачал головой.

Леонардо пожал крепкими плечами.

— Что ж, это только мое предчувствие, мне как-то привиделось нечто подобное. Итак, приглашаю вас отобедать у меня в мастерской, когда я ее должным образом обустрою, чтобы принимать посетителей. Вы ведь придете, Лука? Если, конечно, у вас найдется свободная минутка и вы сможете оторваться от этого всепоглощающего занятия — превращения свинца в золото…

Его голос неуверенно стих, как будто он снова превратился в маленького мальчика, которого я встретил у входа в темную пещеру. Этот мальчик изменил мою жизнь. Он сделал меня своим учителем и преподал мне самый важный урок: что значит иметь близкого человека, доверять ему самые сокровенные мысли и тайны. На своем пути я встречал людей, которые мне нравились и кому я частично доверял: Джотто, Петрарка, Козимо де Медичи. Но до Леонардо не было никого, кому бы я доверял безоговорочно. Возможно, это был последний урок в воспитании моего сердца, который мне преподал этот непревзойденный гений: урок безоглядной любви. Мне придется смириться с его пристрастием, отвращением к которому я с детства проникся до мозга костей. Я не знал, как примирить это отвращение с любовью к Леонардо, который был мне как сын. Когда-нибудь я найду способ. Но я не могу осуждать Леонардо. И не могу отказать ему в сердечной привязанности.

— Ну конечно, я приду к тебе в мастерскую, — ответил я.

Это разбивало мне сердце, но и делало его шире, я знал, что это так и не может быть иначе. Что бы ни делал Леонардо, как бы это ни было отвратительно для меня, я никогда не перестану быть его другом. А вспоминая долгие годы жизни, я теперь понимаю, что, поставив любовь выше страха смерти, поставив любовь к Леонардо выше отвращения к противоестественным человеческим наклонностям, я заслужил любовь Маддалены.