Владимир Буртовой - Щит земли русской

— Кто говорить со мной хочет? — спросил посадник Самсон, вскинул на частокол руки, на пальцах — каменья в золотой оправе. Ежко, торговый муж, повторил слова посадника на печенежском говоре.

Печенег на белом коне кричал в ответ долго, то утихая голосом, то поднимая его с угрозами, так что Ежко едва успевал повторять его слова:

— Говорит с тобой, посадник, знатный князь Анбал из рода славного Кури — что по-нашему значит «Вол», — добавил от себя Ежко. — Великий каган Тимарь с немалым войском пришел на Русь отомстить князю Владимиру за старые обиды. Но великий каган не станет проливать кровь русичей, если посадник соберет все золото и серебро да каменья драгоценные, какие имеются в городе, и отдаст это великому кагану. А чтобы не было утайки и обмана, дань с каждого двора соберут верные люди кагана. Тогда каган Тимарь даст мир русичам и уйдет в степь. Если же день пройдет, а великий каган не получит выкупа, его войско возьмет Белгород на щит и пепел развеет на месте вашей крепости!

Ежко умолк, потому что кончил кричать князь Анбал. Переглянулись воевода Радко с Ярым, почесали бороды в недолгом раздумии и разом улыбнулись: коль заговорил каган о выкупе, знать, что-то тревожит его, не надеется взять город приступом или измором. Легкой кровью думает поиметь из Руси доходного данника!

А посадник Самсон тем временем ответил печенегу, и Ежко перевел на язык степняков:

— Пока каган и его войско будет стоять под Белгородом, подойдет с дружиной князь Владимир и укажет Тимарю путь из земли Русской!

Печенег в ответ обидно рассмеялся:

— Великий каган знает, что князь русичей с дружиной ушел к Студеному морю воев собирать. Вернется не скоро, когда Белгороду уже не быть городом! А жителям не быть живыми!

Посадник Самсон повернулся к воеводе, на лице растерянность, и голос дрогнул, когда он произнес:

— Как мог Тимарь узнать об уходе князя из Киева? Не с того ль так смело и скоро подошел под наши стены? Что отвечать будем, воевода Радко?

Воевода Радко расправил плечи, поджал крепкие губы, молча оглянулся на город, словно оттуда знак ему кто-то должен был подать.

— Отвечай им, посадник Самсон, что таково, я уверен, и мнение всего городского люда: Русь не была и не будет в данниках у печенегов! Возьмут нас силой — тогда возьмут и наше злато-серебро. Получит с нас выкуп Тимарь — зачем тогда ему здесь стоять? На другие города кинется. Нам надо их под собой удержать, чтобы Русь на великую сечу смогла исполчиться!

— Ну, стало, так тому и быть, — посадник перекрестился и ответил печенегу как мог громче: — Злата и серебра немало в Белгороде! Но велико и войско печенежское, на всех не хватит. Пусть каган шлет на стены своих храбрых воинов. Кто первым поднимется, того и одарит наш ласковый воевода!

Печенежский князь Анбал вздыбил коня и повернул прочь, его провожал дружный смех белгородцев. И вдруг, глуша этот смех и ширясь, со степи к Белгороду покатился гул криков тысяч взъяренных людей. Вольга выглянул за частокол — печенежское войско волновалось, всадники садились на коней, пешие метались с места на место, будто все что-то искали и никак не могли найти.

— Что с ними деется? — удивился Вольга. — Будто смолой горячей на них кто из ковша плеснул!

— Ждали даров немалых, а дождались зова на сечу, — пояснил Янко, а Вольга с беспокойством подумал: «Ну как и в самом деле кинутся вороги на Белгород! А у нас даже сулиц легких нет в руках!»

Вольга осмотрелся, глазами поискал себе какое-нито оружие, но кроме куч камней под стенами, у ног ничего не было.

— Изготовьтесь! — крикнул воевода Радко ближним дружинникам, а те передали слова воеводы дальше, и Белгород ощетинился многими сотнями копий. Снизу по тесным улочкам бежали горожане кто с чем.

Сверкали на солнце тысячи кривых печенежских мечей над головами, острыми колючками вздыбилось копьями печенежское войско, криком исходило, готовое в один миг покрыть собой малое пространство от стана до крепостного рва.

Но выехал к крепости только один, на вороном коне, и сам как степной буйвол — широкий в плечах, большеголовый, длинным копьем играл, как ребенок невесомым гусиным пером. Печенег остановился против места, где стояли воевода Радко и посадник, и что-то кричал, то и дело вскидывая копье над головой в широченной меховой шапке.

— Чего вещает? — спросил воевода Радко. Ежко скривил худое и длинное лицо, подергал тонкими пальцами рыжую бороду. Когда отвечал, глаза, прищуренные, повлажнели, словно боль нестерпимая подступила к сердцу торгового мужа:

— Бранит нас скверными словами. Русичей называет трусливыми и жирными баранами. На бой в поле зовет. — Ежко продолжал говорить размеренным голосом, будто и не речь ворога пересказывал, а укачивал в колыбели малого ребенка, и только красные пятна на щеках выдавали ярость, которая кипела в его душе. — Зовет он себя непобедимым богатырем по имени Куркач да похваляется при этом, будто нашего Славича, брата моего, жизни лишил! Его, дескать, копьем сбит на землю и его конем стоптан!

— Что-о? — закричал Янко так громко, что Вольга в испуге отпрянул от брата. — Так это он Славича жизни лишил? Пусти меня в поле, воевода Радко! Дай сойтись с ворогом! Хочу за Славича кровь печенежскую пролить!

Но воевода Радко посмотрел на Янка грустными глазами — о Славиче ворог напомнил похваляясь — и не разрешил:

— Нет, Янко. В поединке с таким сильным богатырем нужна сила крепкого мужа и опыт зрелого ратоборца. Рано тебе, Янко.

Янко огорчился отказом воеводы, он даже пальцы закусил от досады, а потом в степь глянул, примеряясь: не взять ли печенега стрелой? Но опасается находник, близко к стене не подступает.

Подошел киевлянин Вешняк и голову преклонил перед воеводой в просьбе:

— Дозволь мне выйти на поединок, воевода Радко. Надо проучить печенега. Негоже позволять поганым дурными словами чернить доброе имя русских дружинников.

— Иди, Вешняк, — и воевода Радко перекрестил Вешняка, будто он был епископ Никита, ныне сидящий в Киеве из-за осады. — Помни: у тебя за спиной будут открытые ворота — не кинулись бы туда коварные степняки. С богом, Вешняк, за землю Русскую, за честь ее!

Вешняк выехал из ворот, обогнул угол крепости по ирпеньскому пологому склону, направляясь к правой башне, чтобы потом выехать перед крепостью на ровное место.

Едва Вешняк появился перед южной стеной, как Куркач что-то выкрикнул, склонил копье к шее коня и ринулся с места. Вешняк же спокойно взял круглый щит из-за спины, копье с широким наконечником изготовил и только тогда тронул коня в тяжелый бег.

Полегла трава под жесткими копытами. Сошлись ратоборцы, и услышал Белгород, как глухо стукнулись копья о крепкие щиты, но тут же разминулись конники, разъехались, развернулись и вновь пустили коней навстречу друг другу. И снова опытные ратоборцы приняли острые копья в центр щита — так, чтобы чужое копье не поранило всадника или коня. Черная земля летела из-под копыт, когда сходились они в третий раз.