Владимир Буртовой - Щит земли русской

Згар широким ножом вынул мясо и на плоской крыше горнца поделил на доли. Отроки тут же, давясь, принялись есть теплое, хорошо упревшее мясо, по очереди отхлебывая отвар через край горнца. И радовались — не дивно ли, что сам сотенный Ярый повелел накормить их, как настоящих дружинников!

Згар не дождался Василька и прокричал:

— Василько! Что же ты в стороне? Иди за своей долей!

Никто из отроков за радостью еды не заметил, когда Василько отошел шагов на десять, ближе к воеводе Радку, и лицо выставил поверх частокола, под ветер степи.

Вольга поспешил к другу:

— Василько, иди же… — и вдруг заметил, что у Василька мелко подрагивают плечи.

Глянул Вольга на свою влажную руку с горячим мясом и все понял: они ели коня ратая Антипа!

Воевода Радко отошел ближе к башне над Ирпеньскими воротами.

Минула и эта ночь, а гонец Янко из Киева вновь не возвратился. На душе воеводы было тоскливо и пасмурно, как и это утреннее холодное небо над Белгородом.

— Чего ждать нам далее? — вздохнул воевода Радко, направляясь на свое подворье перекусить и хоть на время забыться в коротком и тревожном сне.

Пополудни теплый западный ветер разогнал серые тучи. Воевода Радко в ночь снова поднялся на стену. Стоял уже почти без надежды, стоял и смотрел, как переливался лунный свет на вершинах деревьев треховражья, на лунный мостик через Ирпень-реку и видел, как время от времени этот мостик рассыпался на множество мелких золотистых осколков — то набегал ветер и рябь покрывала воду. Смотрел на залитый лунным светом заирпеньский луг и на темное, верхом сомкнувшееся с горизонтом далекое нагорье.

Воевода Радко вздрогнул, боясь поверить собственным ушам: внизу, в непроглядных дебрях, трижды прокричал филин. Затихло все, только сердце неимоверно застучало в груди. Ослышался? Обсчитался? Или то роковой случай совпадения всего-навсего?.. Но вот повторно трижды ухнул филин в треховражье — и снова все стихло, будто ничего и не было. Воевода едва сдержался, чтобы не закричать от радости: Янко подает знак! Пробрался-таки к городу, просит принять!

— Лестницу спустите! — распорядился воевода Радко. — Да за кузнецом кто-нибудь сбегайте!

Неподалеку Згар крикнул:

— Эй, Вольга! Воевода велит сбегать за вашим отцом — Янко возвращается в крепость!

Воевода Радко снова с тревогой стал вслушиваться в тишину леса под стеной — не обнаружили бы печенеги гонца! За темными деревьями оврагов и за рекой тоже — густой ряд костров: не дремлют находники, стерегут крепость. А Янко все же прошел сквозь все это! Туча бы теперь помогла Янку, да разогнал ветер эту тучу не вовремя — луна светит во все небо, и звезды одна ярче другой.

Вдруг качнулась опущенная за частокол гибкая лестница под чьими-то медленными шагами, ритмично поскрипывая. Кто-то поднимался, будто опасался обломить ненадежный мосток. Бережения ради воевода Радко потянул из ножен тяжелый меч, а выглянуть опасался — если печенеги идут, то снизу стрелой враз могут отправить к предкам — пусть лучше ворог свою голову поставить отважится под удар.

Рядом дружинники ждали настороженно, боясь обмана. Ждал вместе с ними и кузнец Михайло, дышал тяжело: узнав от сына Вольги про сигнал, запалился от бега.

Над частоколом всплыла огненно-рыжая голова Янка. Лунный свет пал утомленному гонцу на лицо и отразился в сияющих радостью глазах двумя искристыми звездами. В трудной улыбке раздвинулись губы: прямо перед собой Янко различил отца Михайлу. Сказал:

— Вот я и дома, отче Михайло.

— Давай помогу тебе, сыне! — не таясь уже, громко ответил кузнец Михайло и протянул руки поддержать Янка, когда тот будет спрыгивать с частокола на помост.

— Нога у меня, отче, поранена, — устало выговорил Янко и тоже протянул руку, чтобы опереться о плечо отца. Воевода Радко поспешил помочь ему спуститься на помост и….

Черная стрела ударила внезапно, в тот последний миг, когда Янко уже ногу над частоколом занес.

— Больно мне, — только и успел выговорить и начал валиться вперед, на частокол. И упал бы грудью на острые торцы бревен, да воевода и кузнец Михайло успели подхватить его под руки и опустили на доски помоста. Кто-то из отроков закричал с испугом, кто-то побежал вниз — должно, упредить старейшину Воика, — а воевода торопливо скинул с плеч корзно. На этом шелковом корзне дружинники спустили Янка со стены, отнесли в родное подворье. Там в избе осторожно положили на лавку, ближе к очагу.

— Воду готовь, Виста, — поторопил старейшина Воик плачущую Висту. — Михайло, разрежь платно.

Кузнец Михайло ножом разрезал платно, снизу доверху, и отбросил края в стороны. Стрела торчала в спине, черная, будто сухая ветка у белоствольной березы. Старейшина Воик осторожно тронул ее у самого тела. Янко застонал, шевельнулись обнаженные лопатки, мокрые от пота или от воды.

— Терпи, внуче, терпи, родная кровь моя, — негромко приговаривал тощий и сгорбленный старейшина. — Сейчас тащить стрелу буду, крепись… Готова ли вода, Виста? Подай мне, да травы-кровавника истолки в ступке, поболе. Видишь, и на ноге распухла рана, краснота уже во круг пошла…

Было видно: старейшина взволнован и пытается разговорами успокоить не только других, но и себя. Вот он осторожно, боясь сломать, потянул стрелу. Вышло красное, кровь ю пропитанное древко и раздвоенный, словно змеиный язык, плоский наконечник. Следом хлынула кровь и потекла по спине.

— Тряпицу дай, Виста, — попросил старейшина. Он ловко вытер кровь вокруг раны, зажал ее, снова повернулся к Висте: — Кровавник нужен, — и целую горсть истолченной травы насыпал под тряпицу, потом снова прижал. — Холстина длинная нужна, перевязать.

Старейшина Воик стал пеленать спину Янка. Воевода Радко подошел к лавке и вместе с кузнецом Михайло бережно поддерживал тело Янка, когда старейшина просовывал холстину под грудь раненого.

Было душно. Даже прохлада темной ночи не спасала от духоты. Янко метался в бреду, тяжело дышал открытым ртом.

— Вольга, спишь, что ли? — услышал воевода Радко голос кузнеца Михайлы. — Дымник открой.

Отрок подошел к очагу и приподнял длинный шест, который верхним концом был прикреплен к тяжелому квадратному дымнику, а нижним — с помощью петли из сыромятной кожи — крепился на столбике с засечками. Вольга приподнял эту петлю на четыре засечки вверх — теперь дымник не закроется. Дым густо повалил в квадратное отверстие.

— Вот и славно, спеленали накрепко, — разогнул спину старейшина Воик. — Печенег в степь еще уйти не успеет, как ты, внуче, на коня вновь сядешь!

Старейшина повернулся к кузнецу Михайло, успокоил:

— Дышит Янко чисто — знать, кровь в грудь не пролилась. То наше и его счастье. Стрела на излете уж ударила, — и пошел к порогу ополоснуть руки над корытцем.