Владимир Буртовой - Щит земли русской

Михайло выслушал толмача, заговорил неспешно, так, чтобы Самчуга мог перевести его слова Тимарю:

— Не с тем пришли мы сюда, о том ты скажи ему, — Михайло смотрел не на толстого кагана, который сидел на бархатной подушке, поджав под себя ноги в просторных шароварах, а на робкого толмача. — Мы пришли сказать, чтобы уходили вы в свои земли, не приняв большой осрамы перед другими народами.

Сказал так Михайло, и волнение пропало в душе, потому и глянул смело в лицо кагана. У Тимаря дрогнули нависшие веки, едва Самчуга перевел ответ. «Про князя нашего спрашиваешь, где он? Боишься его, барс суходольный!» — так подумал Михайло, а вслух сказал:

— Вот уже много дней стоишь ты, печенежский каган, под крепостью, и все без пользы. Гибнут твои люди, гибнут и кони, а степь за спиною уже к осени готовится. Потому и прислал меня воевода сказать: уходи в свои края, не губи людей понапрасну, потому что хоть и десять лет простоишь здесь, крепости тебе не взять все одно!

Едва Самчуга умолк, как Тимарь взвился на ноги, отшвырнул прочь бархатную подушку, но ее ловко поймал красивый печенежский князь.

— Как? Упрямые русичи не хотят открыть ворота? На что же они надеются? И что собираются есть десять лет? В крепости не осталось ни одного коня, это великий каган давно уже знает! Если так, то никто из вас не останется в живых! — кричал Самчуга, подражая тону Тимаря, повторяя угрожающие жесты худой и коричневой рукой.

Михайло спокойно шевельнул плечами, сдержался, чтобы улыбкой не обидеть заносчивого кагана.

— Не надо зваться великим, чтобы сказать такое про коней. Их пасти — поле нужно. Да, мы съели коней, но силу свою мы берем от земли, и она есть у нас под ногами! Наша сила — в земле!

У Тимаря задергалось веко, но тут к нему приблизился длиннорукий старик и что-то зашептал из-за спины. Тимарь успокоился, мягкая улыбка промелькнула на широком лице. Он снова опустился на бархатную подушку, которую подсунул ему молодой князь Анбал.

— А если великий каган велит срубить ваши головы, вы и тогда будете утверждать, что зря стоит печенежское войско под стенами города? — так перевел Самчуга мягкий полушепот кагана.

Михайло теперь не скрыл усмешки, но не обидной, а полушутливой:

— Если срубите нам головы, кто же с каганом говорить будет? Головы срубить вы успеете и потом, если увидите, что в наших словах нет правды. А чтобы увидеть, пусть пошлет каган своих доверенных мужей в Белгород и пусть они, возвратясь, сами скажут, страшна ли нам ваша осада? С тем и пришли мы в ваш стан.

Тимарь что-то сказал прочим князьям и ушел с хромым стариком в шатер, а нукеры толпой со всех сторон кинулись к посланцам, чтобы вязать их. Команды подавал молодой князь.

Михайло даже не шевельнулся, когда двое, пропахшие конским потом, повисли на его руках. Но увидел, как дюжий Верш ко играючи скинул с плеч печенегов и, озлясь, кулаки изготовил, чтобы встретить встающих с травы ворогов по русскому обычаю — добрым ударом в висок. Крутогрудый Згар с товарищами мигом встали спина к спине: ну, степь, налетай! Испробуй силу русского кулачного боя!

Но Михайло зычно крикнул своим:

— Будьте спокойны, други! Каган хочет испытать силу нашего духа и твердость слова! Стойте на своем до последнего вздоха!

Вдруг сорвался с места высокий и черноусый печенежский князь, тот, что командовал нападавшими. Размахивая обнаженным мечом, он запальчиво что-то кричал Ярому, который спокойно вытирал ладонью морщинистое лицо — кто-то из печенегов в короткой схватке все же задел его, разбил губу. Ярый посмотрел на ладонь с кровью, усмехнулся и сказал толмачу Самчуге:

— Переведи, добрый человек, молодому князю, что на Руси издавна считают так: кто кричит — тот боится, а кто грозится — тот, значит, слаб! Нам же что за смысл грозить, мы своей волей пришли в ваш стан. Видели мы князя у брода через Рось, видели и у стен Белгорода. Что же не хватал он нас в полон?

Самчуга торопливо перевел князю Анбалу слова Ярого, Князь зло плюнул под ноги, вскинул было плеть над головой, но грозный окрик старого хромоногого Уржи остановил его. Нукеры окружили русичей и, что-то говоря по-своему, отвели их вниз с холма, жестом дали знать — ждите решения великого кагана здесь.

— Никого не подпускать близко, — распорядился Уржа. На искаженном шрамами лице старшего нукера кагановой охраны не отразилось ничего: молчаливым поклоном он дал понять князю, что его повеление будет исполнено и что ни кто не услышит ни единого слова, которое произнесет великий каган в своем шатре.

Уржа подошел к Белому Шатру. «Тимарь теперь, наверное, места себе не находит от упрямства русичей, — усмехнулся Уржа. — Ждал слов покорности от прибывших переговорщиков, а они советуют кагану убираться в свои вежи». И неожиданно с завистью к брату подумал, что править Тимарь любит, а грязную работу за него делает он, Уржа, которого во всех печенежских стойбищах — он знал это — зовут Тарантулом. Этим прозвищем пугают младенцев. Вот если бы у него в собственном шатре подрастал молодой орел, как Араслан у Тимаря, тогда еще неизвестно, кто сидел бы сейчас на красной подушке каганов — он или его брат Тимарь! Потому и озабочен Уржа — сберечь власть для рода, для Араслана. Вот теперь, кажется, у него созрел замысел убрать самого опасного врага — Анбала, внука бывшего великого кагана Кури… А родичи Анбала потом покричат да и успокоятся, когда-то еще такой отваги князь среди них появится?

Уржа оглянулся — русичи, окруженные нукерами, усаживались у подножия холма на траве, о чем-то переговариваются между собой, на свою крепость оглядываются. И князь пристально посмотрел на Белгород: самому бы сходить туда и все выведать, но другое надумал он — пошлет недруга…

У входа в Белый Шатер князь Уржа резко остановился — чуткое ухо привычно уловило отдаленный топот скачущих коней.

— Кто скачет? — спросил он у старшего нукера, который стоял по ту сторону шатра.

Некоторое время было тихо — нукер всматривался во всадников — потом хриплым голосом ответил князю:

— Гонец спешит, князь. Кони, вижу, сбиваются в беге, притомлены дальней дорогой.

Князь Уржа по примятой траве обошел шатер, встал, прикрыл глаза от полуденного яркого солнца: скакали двое. На легком ветру трепетали длинные конские хвосты, привязанные под наконечниками копий.

— Пусть старший из них войдет в шатер! — от нетерпения Уржа напрягся всем телом, по запыленным лицам гонцов пытаясь заранее предугадать, с доброй ли вестью прискакали издалека. Одно понял сразу — не из Саркела гонцы!

Худощавый, обветренный всадник ловко отстегнул пояс с оружием, бережно положил на траву копье и щит и только после этого в сопровождении настороженно следящего за ним телохранителя приблизился к Урже и пал ниц перед ним.